Рогора. Пламя войны - Даниил Калинин

Плюс ко всему оказалось, что и большая часть уцелевшего отряда торхов отступила к «Медвежьему углу», влившись в войско Бергарского, – а это еще около тысячи легких всадников. В итоге армия южного гетмана вновь стала серьезной силой по нашим меркам – тысяча легкой кавалерии, примерно сотня уцелевших крылатых гусар, под четыре сотни аркебузуров (стрелков у них, может, и больше, да оружия не хватает) и до двух с половиной тысяч пикинеров при пяти орудиях.

Реагировать пришлось быстро – я вышел навстречу, мобилизовав сколько можно мастеровых, оставив в Лецеке лишь убеленных сединой мастеров. После битвы с торхами нам в качестве трофеев досталось множество вражеских огнестрелов, впрочем, сотню стволов лехской выделки и две сотни самопалов я отдал эскорту королевской семьи – сто человек степной стражи под началом моего давнего знакомца Сварга. Надо было видеть лицо героя – как-никак именно он убил вождя торхов, – когда он признал в принце-консорте и одновременно своем командующем бывшего подчиненного! Которого к тому же лично изгнал из стражи… Но я помнил его истинное великодушие, помнил, что обязан жизнью старому рубаке, и не стал ворошить старые обиды, а лишь с улыбкой кивнул, признавая, что да, это я, то самый Рут из Керии. Но также дал понять, что не стоит упоминать об этом вслух.

Новоиспеченный сотник все понял и с расспросами не полез, очень серьезно отнесся к задаче сопровождения королевской семьи в Барс – самую защищенную и безопасную в Рогоре крепость. С ними же я отправил всех свободных литейщиков, поставив задачу восстановить производство орудий в пограничном замке. К слову, мастера изрядно меня удивили, закончив отлив еще одного орудия перед самым выступлением и сформировав для него пушкарскую команду под командованием некоего Алойзы (как я понял, старшего литейщиков).

Обезопасив семью, я словно гору с плеч сбросил, после чего действовал спокойно, обдуманно и, надеюсь, грамотно. Пять сотен мобилизованных мастеров Лецека объединил в стрелецкий полк, для их прикрытия во всех окрестных деревнях объявил сбор в пикинерскую баталию.

К сожалению, территория старого баронства Корг становилась источником пополнения всех без исключения наборов в армию Рогоры, так что боеспособных мужчин в окрестностях оказалось немного, даже с учетом беженцев, многие из которых мечтали поквитаться с торхами в бою. И все же четыре сотни пикинеров завербовать удалось.

Остатки своего отряда я свел в собственный кирасирский отряд, а кавалерию Руда переформировал в «драконов», выдав стражам все оставшиеся огнестрелы. Лучшую же сотню разведчиков-кавалеристов, которым не хватило огнестрелов, передал под командование Ируга – их задачей, как легко догадаться, стала разведка и дозоры.

Разобравшись с организационными вопросами, я двинул сформированную бригаду общим числом примерно под тысячу восемьсот воинов навстречу Бергарскому и, остановившись примерно в дневном переходе от врага, занял удобную позицию у развязки дорог, что ведут и к Лецеку, и вглубь Корга, а также к границе, откуда и наступает противник. Наконец, еще один наезженный тракт тянется в сторону Каменного предела, к Львиным Вратам. Как оказалось, это было воеводство полковника Рудоса; впрочем, храбрый воевода сумел привести всего две сотни плохо обученных всадников на дохленьких конях. Так что несостоявшихся наездников мы тут же ссадили и обеспечили пиками, благо что наконечники мастера Лецека заготовили в достатке.

Разослав гонцов с призывами об общем сборе, я загнал армию в землю – возводить полевые укрепления. Попытавшись по максимуму использовать возможности рельефа местности, на возвышающемся над развилкой дорог то ли кургане, то ли просто холме мы начали возводить лагерь, окружив его земляным валом и рвом, впереди же укрепив люнетами. В нем встали основные силы бригады, три сотни стрельцов и пять сотен пикинеров, вся артиллерия с прислугой. Чуть в стороне, на расстоянии немногим более половины версты, в низине рядом с петляющей дорогой, на стыке глухого леса и реки был возведен второй лагерь, его также укрепили люнетами. В нем я расположил остатки пехоты – по две сотне стрельцов и пикинеров – и латную кавалерию. Наконец, в тылу обоих лагерей, прикрывая дорогу на Лецек, мы возвели вагенбург, в котором укрылся Руд со своими стражами-«драконами».

С одной стороны, я разделил силы, сделав свое войско еще более уязвимым, а с другой, – перекрыл противнику любую возможность прорваться, избежав схватки. Все три лагеря расположены таким образом, что гарнизон любого из них способен прийти на помощь осажденным товарищам, ударив в бок или фланг врага, кроме того, я сохранил себе возможность маневра для конницы.

У каждого из трех лагерей я выставил секреты из разведчиков Ируга, оставив под рукой лишь три десятка во главе с сотником – обеспечивать дальнюю разведку. Гонцы уже достигли всех концов страны, принеся утешительные вести: предатель Скард схвачен вместе с домочадцами по приказу Ларга. А тесть, осознав опасность вновь увеличившегося отряда Бергарского, приказал всем формирующимся в юго-восточной половине королевства дружинам усиливать мою бригаду.

Бергарский пришел лишь на следующий день после того, как мы завершили возводить укрепления. Дожди размыли дороги, и противник был вынужден замедлиться, чтобы не растягивать войско по раскисшему тракту. Все три лагеря изготовились к бою, однако гетман юга не спешил атаковать. Поначалу, видя, как лехи разбивают лагерь в полутора верстах от нашего и укрепляют его вагенбургом, я решил, что он просто хочет дать отдых армии, но нет, на следующее утро наемники Бергарского начали спешно возводить редуты вокруг лагеря, и уже вечеру противник закончил фортификационные работы.

Следующие три дня враг выжидал, ждали и мы – никто не торопился оставлять свои укрепления и штурмовать зарывшегося в землю противника. Однако торхов Бергарский выпустил на охоту – кочевники начали грабить поселения со своей стороны. Впрочем, это был не только грабеж – весь захваченный провиант они привозили в лагерь, выполняя роль фуражиров. А лехи специально пропускали в нашу сторону уцелевших беженцев – чтобы те поведали, какие бесчинства степняки творят на нашей земле.

Кулаки у воинов сжимались, но я прекрасно понимал, чего хочет враг и на что провоцирует. Однако при штурме позиций лехов я лишь угробил бы все войско, и на подобный шаг на моем месте решился бы только наивный. Отпадал вариант и внезапной ночной атаки – я еще помнил, чем кончился прошлый «штурм» лехского лагеря.

Но торхи безобразничали недолго. Несмотря на разгром большей части отряда Карева и гибель самого Михала, остатки моего воинства, прикрывавшие броды, сорганизовались, к ним присоединились немногие выжившие при разгроме и часть стражей, что задержалась в пути. Объединенную дружину возглавил один из моих сотников, Феодор Луцик.

В районе действия торхских отрядов он появился внезапно, совершив несколько ночных переходов, сближаясь с врагом, и в один день уничтожил сразу два загона распоясавшихся кочевников, вырезав их целиком, перебив даже сдавшихся в плен. Это дало результат: оставшиеся кочевники заперлись в лагере Бергарского.

Луцик установил связь со мной посредством голубиной почты и, согласовав свои действия, скорым маршем двинулся к «Медвежьему углу». Крепость осталась единственной тыловой базой захватчиков и одновременно хранилищем трофейных припасов, с ее потерей врагу грозила если не голодная смерть, то уж точно сильная нужда. Силенок брать ее у Феодора, правда, не хватило бы – гарнизон насчитывал примерно три сотни легкораненых наемников, – но он и не пытался. «Всего лишь» блокировал укрепление, перерезав единственный путь снабжения основному контингенту Бергарского.