Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

Советская приверженность миру и сдерживанию гонки вооружений была противопоставлена "политике США, растущая милитаризация которой проявляется также в нежелании вести какие-либо серьезные переговоры и достигать соглашения .... наши партнеры на переговорах в Женеве, конечно, не для того, чтобы достичь соглашения". Целью американцев в Женеве было "оттянуть время, а затем начать развертывание баллистических ракет "Першинг II" и крылатых ракет большой дальности в западной части Ев". Но "если американские ядерные ракеты появятся на континенте Европы, это будет шаг фундаментального масштаба."

В заявлении также защищалось, что советское "желание достичь соглашения никем не должно восприниматься как признак слабости". А в контексте наращивания военного потенциала США в заявлении конкретно говорилось о беспокойстве внутри страны: "Советский народ может быть уверен, что обороноспособность нашей страны находится на таком уровне, что никому не придет в голову устраивать испытание силы". "Со своей стороны, - говорилось далее в заявлении, - мы не стремимся к такой проверке на прочность. У ответственных государственных деятелей есть один выход - сделать все, чтобы предотвратить ядерную катастрофу. Любая другая позиция недальновидна и, более того, самоубийственна".

Советская политика была подтверждена, несмотря на такую оценку американской политики. "Для советского руководства вопрос о том, какой линии придерживаться в международных делах, даже в нынешней напряженной ситуации не стоит. Наша политика, как и прежде, направлена на сохранение и укрепление мира, разрядку, сдерживание гонки вооружений, расширение и углубление сотрудничества между государствами".

В некоторых отношениях тот факт, что в течение почти трех лет советские лидеры не давали столь четкой и сильной негативной оценки политике администрации Рейгана и перспективам переговоров с ней, был примечателен. Это замечание было сделано с неожиданной стороны информированным наблюдателем. Бывший госсекретарь Хейг в 1984 году заметил, что советский переход к жесткой линии в отношении администрации Рейгана произошел "через три года после беспрецедентной критики со стороны Соединенных Штатов. Поверьте мне, это не было ответом "око за око". Советы оставались очень, очень умеренными, очень, очень ответственными в течение первых трех лет правления этой администрации. Я был поражен их терпением. Они искренне старались. Что они не осознавали, так это то, что на самом деле потребуется, чтобы убедить нас". Таким образом, он признал, что администрация несет "определенную ответственность" за то, что Советский Союз перешел к более жесткой линии, и что

Советские лидеры "пришли к выводу, что они собираются кормить огонь огнем".

Советские лидеры рассматривали последующие события как подтверждение своей жесткой оценки. В октябре Соединенные Штаты применили военную силу в Греции. Мощная американская пропагандистская кампания, обвинявшая Советский Союз в использовании Гренады в качестве марионеточной революционной базы, была настолько далека от реальности, что советские лидеры предположили, что она должна отражать американскую злонамеренность, а не невежество, и рассматривали ее как предлог для расширения американского влияния. Это впечатление укрепилось после яростной речи директора ЦРУ Уильяма Кейси 29 октября в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури, после действий на Гренаде. Вестминстер был местом проведения знаменитой речи Уинстона Черчилля о железном занавесе, которая ознаменовала начало холодной войны. Кейси призвал к более последовательной политике, включая военную помощь "нашим друзьям" в Третьем мире, заявив, что он станет "главным полем битвы между США и СССР на многие годы вперед".

Вице-президент СССР (первый заместитель председателя Президиума Верховного Совета) и кандидат в члены Политбюро Василий Кузнецов, вовлеченный в раздутую риторику, вскоре после американской оккупации Гренады заявил, но в более широких рамках, что американское руководство "воспитывает

бредовые планы мирового господства" и "проведение "политики без тормозов" в международных делах", и что такие действия "толкают человечество на грань катастрофы". Советская пресса сравнивала Рейгана с Гитлером.

В ноябре были отвергнуты последние глубокие уступки СССР по ракетам средней дальности - предложение сократить советские ракеты, направленные на Европу, до более низкого уровня пусковых установок и боеголовок, чем до начала развертывания SS-20, и началось американское развертывание.

Советская переоценка отношений и ужесточение линии, отраженные в заявлении Андропова от 28 сентября, не были основаны на продуманном пересмотре методов управления советско-американскими отношениями. Точные последствия и применение новой линии не были проработаны. Аналогичным образом, хотя было принято условное решение прервать переговоры по INF после начала развертывания американских ракет, не было принято окончательного решения о том, следует ли также прервать зашедшие в тупик переговоры по СНВ.

В ноябре Андропов, отдыхавший в санатории в Кисловодске, провел конференцию с рядом ключевых чиновников ЦК и МИДа, занимавшихся советско-американскими делами. Было подтверждено решение о выходе из переговоров по INF и СНВ после начала размещения американских ракет. Кроме того, было решено усилить давление на США и западноевропейские правительства. Новые советские компенсирующие развертывания также будут преданы огласке. Наконец, было решено указать на неудовлетворительный характер советско-американских отношений, сократив до минимума любые и все двусторонние контакты и бизнес.

Всего через несколько недель возникла необходимость пересмотреть этот подход, отчасти потому, что он начал оказываться контрпродуктивным на Западе, а также из-за ухудшающегося здоровья Андропова. Руководство хотело сохранить свои возможности более открытыми по мере приближения преемственности. В декабре Советы согласились возобновить как технические переговоры по модернизации "горячей линии", так и переговоры по делимитации советско-американской морской границы между Сибирью и Аляской. Но охлаждение в отношениях, хотя и смягченное, сохранялось.

Помимо свертывания дипломатических контактов, и разрыва переговоров о контроле над аннами, пострадали и другие аспекты советско-американских отношений. Например, комментарии советской прессы о Соединенных Штатах становились все более враждебными и язвительными. Один из редакторов "Правды" сказал мне, что общая "квота" благоприятных отзывов о Соединенных Штатах в этой важной газете, которая достигала 60 процентов в начале 1970-х годов и даже 80 процентов на пике в середине 1970-х годов, к тому времени (конец 1983 года) была почти "нулевой". Правильно ли это в буквальном смысле, но сдвиги такого общего масштаба, то вверх, то вниз, определенно имели место.

В течение нескольких лет периодически происходили преследования и отдельные террористические акты против советских представительств и персонала в США, особенно со стороны членов Еврейской лиги обороны. После инцидента с КАЛ было проведено несколько демонстраций и актов вандализма, направленных против советской миссии в Нью-Йорке. 12 декабря на территорию советского представительства ООН в Глен Коув, Нью-Йорк, была брошена бомба. Советские руководители не были убеждены в том, что подобные акты невозможно предотвратить.

Дебаты среди советских аналитиков и комментаторов продолжались. В октябрьской статье Александр Яковлев, недавно избранный на пост руководителя Института мировой экономики и международных отношений, сменив покойного Николая Льноземцева, выступил против "некоторых политических и общественных