Проснуться живым - Надежда Первухина

– Вы так считаете? Что ж… Раннее детство девочки прошло в глухой деревне, в доме, выйдя из которого, можно было легко перелезть через хлипкую ограду и сразу попасть в лес, где, по слухам, затерялось старое кладбище, а еще иногда случались - странные вещи: то ярко-оранжевые шары ночами повисали над верхушками деревьев, то очень красивое, но совершенно нечеловеческое пение слышалось из самой лесной гущи, то… Словом, лес был паранормальный. И девочка отправлялась на тайные прогулки в этот лес с куда большим удовольствием, чем в местный детсад. За это ей постоянно влетало, но девочка была упряма. Родителей она недолюбливала - они ей мешали в постоянных вылазках в лес, а друзей среди ровесников особенно не было, потому что дети ей не верили.

– То есть?…

– Она рассказывала им, что в лесу к ней слетаются бабочки с блестящими, словно огненными крыльями и садятся ей на руки и на голову. Что однажды два прекрасных крылатых существа, похожих на тех ангелов, что нарисованы в приделе местной церкви, встретились ей и угостили конфетами, говоря, что это конфеты из самого Рая. Что она не боится никаких волков и медведей, потому как они слушаются ее и понимают все, что она им приказывает…

– Было бы странно, если б дети поверили в это.

– Да,- отрывисто сказала девушка.- Но как-то раз, при попустительстве взрослых, целая ватага ребятни тайком отправилась за девочкой, когда та ушла в лес на свою очередную прогулку. Они следили за ней, а она, казалось, не замечала их. Поначалу ребятам было смешно, а потом стало страшно, когда они увидели, в какие дебри завела их девочка и что дорогу домой теперь не найти. Тут уж стало не до шпионажа. Ребятишки бросились к девочке, которая как раз уселась отдохнуть на старую, трухлявую корягу, и наперебой стали кричать обычные детские глупости вроде «Чур-чура, кончилась игра!» или «А мы тебя нашли!». Только… Лучше бы они этого не делали.

Девушка на какое-то время замолчала, переводя дыхание, и они шли по коридору, слушая только эхо собственных шагов. Викентий еще удивился, что никто не встречается им на пути, что не слышно ни шума городского, ни обычного грохота метро… Неужели они так глубоко под землей? Но спросить он не успел, потому что его спутница заговорила вновь:

– Девочка сидела на почерневшей от времени коряге, а у ног ее копошился целый клубок змей. Змеи обвивали ее ноги, дремали на коленях, даже забирались в волосы. И при этом без конца шипели, высовывая раздвоенные язычки и скаля маленькие отвратительные пасти. А девочка улыбалась им и что-то говорила на непонятном языке, где тоже преобладало шипение… А потом девочка подняла голову и увидела стоящих перед нею оцепеневших от ужаса своих малолетних деревенских обидчиков… «Вы пришли шпионить за мной,- сказала девочка, и лицо ее при этом было похоже на оскаленную пасть змеи, а глаза мерцали гневным ядовито-зеленым светом.- Вы хотели увидеть, что я здесь делаю. Вы увидели. Только вам никому не удастся все это рассказать, потому что домой вы не вернетесь».

И девочка приказала своим змеям убить детей. Всех до единого. Всю дюжину. А они… Они даже не смогли сдвинуться с места, чтоб убежать, стояли как зачарованные и безропотно ждали смерти. Но в то мгновение, когда последний ребенок - это была девочка, ровесница той самой девочки,- упал мертвым на пахнущую гнилью и тленом землю, что-то произошло.

Произошло с самой девочкой.

Сначала она подумала, что у нее просто закружилась голова от вязкого запаха убийства и в глазах двоится от напряжения - ведь змеями повелевать нелегко. Но потом она увидела, очень четко, до мельчайшей детали, себя, стоявшую по другую сторону коряги. «Ты - я?» - спросила девочка. «Теперь - нет,- последовал ответ.- Теперь ты остаешься без меня, потому что мне с тобой страшно».

Девочка слегка испугалась. Она ведь не знала, откуда у нее взялся двойник и чем ей может грозить его потеря.

«Кто ты?» - спросила она.

«Ты можешь считать меня своей душой. Или совестью. Только какая тебе разница? Я ведь ухожу от тебя».

«Теперь я умру? - испугалась девочка. Она все еще побаивалась смерти, хотя уже училась повелевать ею. И показала на мертвых детей: - Как они?»

«Ты давно умерла, хотя еще ходишь, дышишь и имеешь власть, полученную от Тьмы. Придет время, и ты еще позавидуешь смерти этих ребятишек. Придет время, и ты будешь очень сильно жалеть о том, что я от тебя ушла».

«Нет! - зло крикнула девочка.- Ничуточки не пожалею! Ты мне не нужна, давай уходи! Мне без тебя будет легче!»

И я… то есть вторая половина девочки, ушла, бросилась бежать через проклятый лес, не касаясь ногами топей и оврагов. Только вот что было страшно. Уходя, она видела перед своим внутренним взором, как оставшаяся в компании змей девочка, напевая веселую песенку, укладывает трупы детей в ряд и украшает их цветами и листьями папоротника. И уходящая закричала от ужаса и пообещала девочке, что не даст ей вершить зло. А та прокричала на весь лес, что во всех своих делах будет на шаг опережать свою сбежавшую совесть… Так все и случилось. Как вы понимаете, девочку звали Надежда,- скомканно закончила спутница Викентия свой странный рассказ.

– Значит, получается, что вы - душа Надежды?- спросил Викентий.

Он услышал нечто, напоминающее смех.

– Я думала так в детстве. Своем детстве, проходившем после разделения совсем не так, как у той Надежды. Но потом, когда подросла, я прочитала сотни книг, жуткую смесь из оккультизма и теологии, и обнаружила одну и ту же закономерность. Везде утверждается, что человек не может существовать отдельно от своей души, он чрезвычайно быстро разлагается не только морально, но и… как труп. Поэтому теперь мне думается, что я - просто вторая, альтернативная сущность Надежды. Не душа, а фрагмент души. Если выразиться красиво, ипостась.

– Не понимаю,- прошептал Викентий, однако «ипостась» услышала этот шепот.

– Вы же психиатр! - тоном легкого презрения констатировала она.- Вы же знаете, что такое синдром раздвоения личности.

– Знаю! - обиделся Викентий.- Но этот клинически описанный синдром не предполагает, что личность раздваивается физически, на два вполне жизнеспособных материальных субъекта!

– Значит, случай Надежды Абрикосовой уникален.

– Да. Простите, какую вы назвали фамилию?

– Абрикосова. Это моя фамилия. И той Надежды. А что, она вам не говорила? Впрочем, какого черта я спрашиваю, ведь я практически постоянно наблюдаю за ней и все знаю…

– Значит, вы знаете и обо мне.

– Да.

– И знаете, зачем я действительно ей нужен?

– Да. Но сейчас вам лучше не знать об этом.

– Понятно. А что вам нужно от меня?

Видимо, вопрос Викентия прозвучал слишком уж иронически. Потому что «ипостась» Надежды Абрикосовой остановилась и резко обернулась:

– Мне ничего не нужно от вас, господин Вересаев! Мне нужно защитить вас. От нее. От ее… безумных проектов.