Два господина из Брюсселя - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Альба и Магнус бросились вперед, но все было против них. Пепел после недавнего дождя смешался со снегом и превратился в комковатую клейкую кашу, в которой вязли ноги, и каждый шаг давался путникам с большим трудом. Ветер на плоскогорье измывался над ними иначе: он их обшаривал, царапал, нахлестывал, мешал сосредоточиться. Его дикий рев убивал всякую способность мыслить и сметал с земной поверхности все подряд.

Наконец они приблизились к домику. Тощий дымок выползал из трубы, и тотчас ветер растаскивал его клочьями во все стороны.

Магнус дал Альбе знак молчать. Он хотел застигнуть Вильму врасплох.

Резким ударом плеча он распахнул дверь.

Вильма сидела у ног дремавшего Йонаса; она едва успела заметить вбежавшего человека. Ударом по голове Магнус оглушил ее и связал ей руки.

Вильма усиленно заморгала; поняв, что произошло, она взвыла.

Альба бросилась к Йонасу: он осунулся, похудел, дышал с усилием. Она похлопала его по бледным щекам.

Йонас открыл глаза, увидел крестную:

— Я знал, что ты придешь за мной.

Услышав его голос, Вильма с удвоенным пылом заговорила:

— Оставьте нас в покое. Не трогайте ее. Это моя дочь. Я ее узнала. Она не противилась, была со мной ласкова, разве это не доказательство?

Магнус попытался заткнуть ей тряпкой рот. Рыжая мышка куснула его и лягнула в пах. Магнус скорчился от боли:

— Ну что мне делать с этой одержимой?

Альба вклинилась между ними, смерила Вильму взглядом и распорядилась:

— Привяжи ее здесь. Чтобы не путалась под ногами. Пришлем за ней полицию.

— Помоги мне, Альба, — захныкала Вильма. — Ты замолвишь за меня словечко. Ты одна можешь.

— Вильма, ты больна, очень больна, но, надеюсь, врачи помогут тебе.

— Возьмите меня с собой.

Альба с трудом удержалась от того, чтобы дать ей пощечину.

— Я не доверяю тебе. Видишь, до чего ты довела Йонаса? Он еле жив.

Магнус тепло укутал племянника, надел ему маску и без лишних слов усадил себе на плечи.

— Держись, парень, отправляемся.

И они покинули хижину.

Ветер усиливался, упорный и неумолимый. Долго ли еще стихия будет бушевать?

Красный домишко из последних сил сопротивлялся порывам ветра, жалобно поскрипывая и дрожа. Изнутри доносились рыдания Вильмы.

Они двигались наугад, то и дело оступаясь. Ветер, казалось, вознамерился вымести весь сор из головы путников и с окрестных холмов.

Вдруг они услышали странный шум, стремительно нараставшую канонаду. В их сторону несся град камней.

— В укрытие, живо!

Альба махнула рукой в сторону выступа скалы, знакомого ей с детства, где они с Катриной когда-то давно устраивали игрушечный домик. Путники кинулись туда.

Мимо них несся разнокалиберный вулканический мусор, то камни размером с куриное яйцо, то целые глыбы.

Йонас вскрикнул, и Альба с Магнусом в испуге оглянулись, думая, что он ранен.

Йонас указывал пальцем на еле заметную вдалеке хижину.

Громадный осколок скалы пробил крышу, и языки пламени, вырвавшись из дымохода, уже лизали балки.

Несколько минут бушевал пожар, раздуваемый ветром, потом бешеный порыв накинулся на обугленный остов хижины и вмиг разметал ее останки по плато.

* * *

Альба улыбнулась. Этот рассеянный свет и легкий ветерок возвещали рождение весны и новой жизни.

В ясном небе светило солнце. Возбужденно похохатывали чайки. Скоро твердая как камень земля смягчится, проклюнется трава, и нутканские люпины затянут холмы синим покровом.

Альба задумчиво перебирала старые письма в ожидании прихода Свистка.

Он объявил, что прошлой ночью ему удалось взломать сайт больницы и он распечатал важные документы.

Вот он показался на дороге, яростно нажимая на педали и враскачку поднимаясь по склону. Глядя на его тощий силуэт, трудно было сказать, кто из них с велосипедом более сухопар.

Он приблизился к Альбе, победоносно потрясая папкой:

— Наша взяла!

— Как я могу тебя отблагодарить?

— Участием в революции, товарищ! Ну пока, прощаюсь, нас могут увидеть.

Он развернулся и на свободном ходу спустился с холма, быстро превратившись в точку на дороге в Рейкьявик.

Альба вернулась с конвертом в руке в комнату, где спал Йонас; Катрина еще приходила в себя после поездки.

Вынув содержимое конверта, Альба не глядя сунула его в уничтожитель бумаг. По мере того как обрезки измельчались, она чувствовала, как ее жизненные силы возвращаются и крепнут. Она приготовила чай и подсушила в тостере хлеб.

Проснулся Йонас. Он вышел к ней в коралловой пижаме, потягиваясь и улыбаясь. В ореоле русых волос он был прекрасен, как утренняя заря.

— Эх, жалко, что ты отменила праздник в честь моего возвращения! — вздохнул он. — Друзья так бы порадовались.

Альба протянула ему поднос с горячим завтраком:

— Чуть позже. Запомним, что это наша отложенная партия. Ну а сейчас не сыграть ли нам партию в белот?

На скамейке напротив женщина кормила птиц. Воробьи и синицы сначала приближались к ней с опаской, подпрыгивали, будто боялись опуститься на землю и потерять способность летать; при малейшем подозрительном движении птицы были готовы вернуться в свою воздушную стихию; потом они все же решались приземлиться, их становилось все больше, они подбирались к ее ногам, и вот перед скамейкой образовался этакий полукруг, наподобие хора попрошаек; теперь некоторые смельчаки, охотясь за крошками, уже отважно усаживались на скамью и даже на бедра и руки этой дамы. Привлеченная пиршеством малиновка разогнала своих сородичей, пустив в ход клюв, а тем временем подоспели, переваливаясь, и грузные голуби.

Я был заинтригован. Конечно, добрую сотню раз я становился свидетелем сцены, когда какая-нибудь неизвестная, не оглядываясь на прохожих, устраивает пир уличной живности. Однако в тот день что-то было не так: женщина в этой роли выглядела необычно. Не бродяжка, не нищенка, светлая шатенка в дорогом шерстяном брючном костюме пастельных тонов, только что вышедшая от парикмахера, всем своим видом свидетельствовала о принадлежности к среднему классу, что подтверждал и легкий загар у нее на лице, верный признак каникул, проведенных на море или где-нибудь в предгорьях Альп. Представительницы буржуазии не кормят воробьев в Париже.

— Ты только посмотри! — прошептал мой друг, толкнув меня локтем в бок.

На аллее появился мужчина лет шестидесяти, он искал, где бы присесть после спортивной пробежки; и по возрасту, и по типу он походил на сидевшую напротив даму. Да и какой парижанин не искал бы, где погреться на утреннем солнышке после угрюмых дождливых недель? Свободно было лишь место рядом с дамой, кормившей птиц.