Ящик Пандоры - Марина Юденич

Далее все произошло именно так, как просто обязано было произойти именно этим утром, ибо никакой самой что ни на есть исключительной и единственной в мире случайностью Ванда никогда не согласилась бы объяснить, что именно в тот момент, когда она поравнялась именно с тем лотком, людская волна, повинуясь чьей-то неведомой воле, вдруг отхлынула от прилавка, образуя просвет именно такой ширины, чтобы Ванда смогла разглядеть в нем кровавый заголовок газеты и размытые очертания мертвого лица на фото.

Известный ученый и практикующий психолог Ванда Александровна Василевская никогда «желтую прессу» не читала и уж тем более не покупала бульварных газет на развалах. Но эту газету она просто обязана была купить, ибо кто-то настойчиво адресовал ее именно ей. И Ванда не стала сопротивляться: она протиснулась сквозь людской заслон, сразу же сомкнувшийся после того, как она увидела газету, и, достав из сумочки деньги, молча протянула их продавцу. Он даже не спросил, что именно решила приобрести у него красивая высокая женщина, мало похожая на его обычных покупательниц, — сегодня все покупали именно эту газету.

Оба нынешних семинара Ванда, как легко можно было предположить, провела из рук вон плохо. И хотя разочарование участников не было явным, возможно даже, что большинство из них остались довольны, ей было стыдно, и прежде всего перед самой собой. Но с этим уже ничего нельзя было поделать. Ибо это — как и отсутствие поутру мест на стоянке, отхлынувший вдруг от газетного прилавка народ, газета, которую она обязана была заметить, — было одним из звеньев той цепи, в существование которой она уверовала окончательно совсем недавно, поздним зимним вечером, в собственной любимой, обжитой и такой надежной, как казалось всегда, квартире, когда, закончив очередной разговор с бывшим мужем, Ванда Василевская впервые услыхала в тишине отчетливые острожные шаги. Столь же отчетливо осознала она в тy минуту, что это крадучись приближается к ней ее собственный страх.

Потом он стал навещать ее все чаще и чаще, заставляй болезненно вздрагивать от каждого постороннего звука, равно как и от внезапно наступившей тишины; от торопливых шагов за спиной и телефонных звонков, в какое время и где бы они ее ни настигали.

Но сегодня страх впервые сковал ее так сильно, что практически лишил возможности нормально работать. Некоторое время она была почти парализована им и даже, закончив кое-как скомканные семинары, сомневалась, стоит ли сейчас садиться за руль машины. Но именно машина, а вернее, плотный автомобильный поток, в который она заставила себя влиться, сохраняя внешнее спокойствие и даже некоторую свойственную ее манере вождения самоуверенность, привели ее мысли и чувства в порядок, а необходимость сконцентрировать внимание и быстро реагировать на самые неожиданные (что скорее норма для московских трасс) ситуации окончательно довершила возвращение Ванды в свое привычное состояние.

— Фиг вам! — вслух произнесла она, обращаясь неведомо к кому, но абсолютная уверенная, что ее слышат и сказанное примут к сведению. — Это было бы слишком большим подарком для вас — испугать меня, по существу, ничем, дыркой от бублика, и так сильно. Таких щедрых подарков я не делаю никому. И вообще я редко делаю подарки, гораздо чаще — их получаю. И это правильно, и так быть должно, а значит, так и будет.

Ванда разговаривала сама с собой, легко управляя своей довольно пижонистой спортивной машиной. Автомобильный поток, поначалу воспринимавший ее, маленькую, изящную, с круглыми кокетливыми глазками-фарами, да еще с ослепительной блондин- кой за рулем, скептически и даже порой агрессивно, очень скоро вынужден был смириться с характером и даже норовом грациозного создания и, признав при этом также и мастерство всадницы, принял их в свои объятия с должным почтением, к которому добавилась вскоре значительная доля если не восторга, то симпатии. Все вместе — собственный, исполненный достоинства и некоторых даже амбиций диалог и признание ее неоспоримых достоинств окружающими — через некоторое время произвело именно тот эффект, на который и рассчитывала Ванда, проводя с собой простейший сеанс психотерапии, и теперь, загнав машину на стоянку возле собственного дома, она покидала ее салон внешне уверенно и спокойно. Минуя территорию, отведенную под стоянку автомашин, почти всегда пустынную и скрытую к тому же от посторонних глаз плотным забором высокого кустарника, непроглядного и сейчас, когда листья живой изгороди облетели, но мохнатый иней так густо облепил ветви, что сквозь них по-прежнему ничего не было видно, Ванда шагала, как всегда, словно шествуя по подиуму, неспешно, уверенно и грациозно. Если кому-то в тот момент вздумалось бы наблюдать за ней со стороны, то он или она увидели бы перед собой высокую женщину в картинно распахнутом норковом жакете, без головного убора, гордо несущую свою божественно красивую голову в золотистом облаке волос. Одного взгляда на царственную красавицу было достаточно, чтобы раз и навсегда уяснить себе: никто и ничто не сможет смутить ее монаршей непогрешимости, если, разумеется, она сама этого не захочет.

Ванда миновала стоянку, несколько метров тротуара, отделяющие ее от подъезда, неторопливо и с некоторой даже ленью в движениях извлекла из изящного тонкого портфеля крокодиловой кожи связку ключей, открыла подъезд и столь же величественно и неспешно исчезла за дверью.

Она перевела дух только дома, плотно затворив за собой дверь и несколько раз повернув ключ в замке. Но и потом еще некоторое время стояла с замершим сердцем и, не переводя дыхания, напряженно вслушивалась в тишину пустой квартиры.

На самом деле страх не только ни на йоту не отступил от Ванды во время ее путешествия по вечернему городу, но и в эти последние минуты гордого шествия до дверей родной квартиры не ослабил своей холодной удушливой хватки. Разница заключалась в том, что сейчас она пребывала в боевом, рабочем состоянии, которое позволяло ей не только скрыть парализующий ее страх, но и продемонстрировать нечто совершенно обратное.

Вопрос о том, была ли во всем этом необходимость, иными словами, угрожала ли ей, Ванде Василевской, реальная опасность или ее страхи были результатом усталости, накопившейся за годы сложнейших консультаций, когда на нее перекладываюсь бремя чужих беспричинных страхов и тревог, ей предстояло решить самостоятельно. И после сегодняшнего конфуза на семинарах она намерена была сделать это не откладывая в долгий ящик, а именно — сегодня. И ни днем позже.

Прежде всего Ванда внимательно прочитала газету. Отсутствие мест на стоянке возле института и толпа, расступившаяся внезапно у прилавка, когда она именно там припарковала свою машину, были обстоятельствами, безусловно, существенными, но труднообъяснимыми, люди обычно суеверно считают подобные совпадения проявлениями мистики, Ванда же готова была найти им более реальное объяснение. Но это заняло бы довольно много времени и отняло бы изрядное количество сил. К тому же сейчас это было не главным. Главным была газета и то, что сразу же приковало к ней внимание Ванды. Хлесткий заголовок она отмела сразу — убийств ныне, увы, совершается великое множество, и, стало быть, так остро отреагировать на простое сообщение, пусть и об экзотическом убийстве «сказочного» персонажа, ее сознание не могло. Следовательно, дело было в фотографии. Убитую женщину, удивленно глядящую на мир, так жестко поступивший с нею, своими красивыми миндалевидными глазами, Ванда не знала, это она могла утверждать совершенно определенно, хотя фотография была не очень четкой и изображение от этого казалось словно подернутым дымкой. Нет, убитую Ванда не знала. Но вот лицо несчастной было ей хорошо, даже слишком хорошо знакомо, потому что это было ее собственное лицо. Вернее, тот же самый тип лица, что и у нее, Ванды Василевской. И это, безусловно, было то самое обстоятельство, которое немедленно и прочно приковало внимание Ванды к газете.