Кронштадт - Евгений Войскунский

Мужчины рявкнули:

Ах, не дали песню допеть. Стук в дверь — и входит Лиза, а за ней ухмыляющийся Шумихин:

— На весь Кронштадт гуляете, молодцы!

Чернышев, вскочив, распахивает объятия:

— Здрасьте вам, дор-рогие гости!

Лиза уклоняется от объятия. Она принарядилась, морское сбросила — вишневое шелковое платье облегает ее статную фигуру, туго обтягивает большую грудь. Надя кинулась к ней:

— Теть Лиза! Сто лет тебя не видела.

— Так ведь мы из моря не вылазим. — Лиза целует Надю. — Помню твой день, племяшечка. Возьми вот, тут масло, пачка чаю. Паек сильно сбавили, а то бы…

— А это — мечта поэта. — Шумихин со стуком ставит на стол бутылку темного стекла. — Кто хочет — разбавляй, а мне так наливай.

А Лиза гладит всхлипывающую Надю по русой голове:

— Хорошая ты моя. Сто лет не видались, да ведь я знаю, что случилось… Нас тогда, двадцать третьего, тоже чуть не прихватило. А мы-то по уши были набиты снарядами да зарядами, уж не знаю, как до форта «П» дошли. На порохе живем… Ты поплачь, поплачь. Надо плакать, а не в себе держать.

— На порохе живем, а капусту жуем, — вставил Шумихин, хрустя капустой.

Он налил в рюмки спирту, мужчины выпили, Лиза тоже, не кривясь, вытянула из рюмки спирт, только слезы на глазах выступили.

— Лизавета-то у нас, а? — засмеялся Чернышев. — Чистый моряк. Правильно Шумихин при себе на барже тебя держит.

— Давно бы надо, — заметила Александра Ивановна, глядя как бы куда-то вдаль.

— Скучно на берегу, — скользнув по сестре взглядом, говорит Лиза. — Скучно. В море лучше. Простору больше.

— В море тоже не больно много стало простору, — говорит Чернышев, подкручивая патефон. — Твою любимую, Надюша, поставлю.

«Руки, вы словно две большие птицы», — поплыл из-под патефонной иглы задушевный голос Шульженко.

Никак не доберется Чернышев до дока Трех эсминцев. С утра пораньше отправился на «Марат», куда для аварийной работы был брошен Речкалов с частью своей бригады. Работа там была — ужас. Резать скрученный металл, заваривать пробоины, бетонировать переборки. Потом поспешил Чернышев на завод и как раз угодил под очередной артобстрел, с полчасика проторчал в щели, каких много теперь отрыто на Морзаводе. А вылез оттуда — увидел дымную шапку над медницкой мастерской, крики услышал — и пустился бежать, чуя недоброе. Прибежал, как раз когда вынесли на носилках Никитина, старого друга и тезку.

С этим Никитиным история вышла. Делал он медницкую работу на ледоколе «Тазуя», и тут срочно угнали ледокол в море на боевое задание. Пошел и Никитин Василий, чтоб закончить работу на ходу. На Большом рейде попала «Тазуя» под бомбежку, и видели на мостике, как врезалась одна бомба в ледокол, но не взорвалась. Вот ведь как бывает: влетела бомба прямо в дымовую трубу. Кочегары увидели ее, лежащую в прогаре на колосниках. Вот-вот могли дотянуться до нее языки огня из топки. Конечно, сразу сообщили на мостик, и команде было велено немедленно покинуть ледокол. Только отплыли — кто в шлюпках, кто так, — как ахнул взрыв. «Тазуя» затонула. А Никитин вернулся на завод. Повезло ему тогда. А теперь вот прихватил шальной снаряд, и несут Никитина на носилках с окровавленной головой. Ну, может, выживет. Мужик крепкий…

Чернышев огибает свежевырытую траншею, в которую водопроводчики укладывают трубы. От бомбежек сильно пострадали магистрали городской водокачки, и теперь приходится налаживать свое, заводское питание водой. Куда ни кинь, всюду клин. В двадцать втором и то не было на заводе такого разору.

Зайдя к себе в цех, Чернышев поднимается по гулкой чугунной лестнице и приоткрывает дверь кабинета начальника:

— Здрасьте, Алексей Михайлыч.

Начальник цеха, инженер-капитан второго ранга Киселев, стоит в шинели и фуражке у двери. Он делает Чернышеву знак помолчать. А, понятно, утреннюю сводку передают. Ну, послушаем.

— В течение ночей на четырнадцатое и пятнадцатое октября, — хрипит репродуктор, — положение на западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону…

Чернышев качает головой:

— На Москву наступают…

С минут у начальник цеха слушает сводку. Веко левого глаза у него подергивается — этот тик появился после таллинского перехода, после того как разбомбили в море «Виронию» — транспорт, на котором шел Киселев, — и он несколько часов, до темноты, плавал в холодной воде, вцепившись в толстый брус, распорку с ростов.

Дослушав, Киселев берется за дверную ручку:

— Я на совещании спешу, Василий Ермолаич. Ты что хотел?

— Да набралось вопросов. — Они спускаются и идут по цеху. — С шаблонами совсем плохо, Алексей Михайлыч. Лесоматериалу нет у меня.

— А где его взять? — Киселев кивком показывает на двух рабочих, зашивающих досками огромный пролом в стене. — Сам видишь, куда лес идет. Во всех цехах дыры, не напасешься. А зима, между прочим, на носу. Из твоих людей сколько можешь на утепление цеха поставить?

— Некого ставить. Сто объектов у меня, людей и так не хватает.

— Не сто, а всего четыре, — спокойно поправляет Киселев.

— Всего! А сколько народу осталось? Из трех бригад одной не соберешь.

— Знаю. — Они выходят из цеха в пасмурное утро, под холодный мелкий дождик. — Ну, ты куда, Василий Ермолаич?

— В док. У меня там на сторожевике одни пацаны-ремесленники остались, а работы начать да кончить. Промблема.

— Проблема сейчас, если хочешь знать, — электроэнергия. В Питере худо с топливом. Ленэнерго закрыло лимиты для нашей портовой электростанции.

— Ай-яй-яй, — качает головой Чернышев. — Веселое дело. Что ж без электричества делать будем?

— Да вот иду на совещание к главному инженеру — будем решать. Свою установку, как видно, придется монтировать на заводе. Теперь вот что: Речкалов у тебя где — на «Марате»?

— На «Марате». Аварийные работы кончает. А что?

— Бросим Речкалова на плавучие доты.

— Какие еще доты! — Чернышев сердито смотрит на Киселева. — Я вам всю дорогу толкую, а вы как глухой! На своих объектах нехватка, Речкалова обратно на сторожевик надо ставить…

— Для зимней обороны Кронштадта нужны новые огневые точки, — терпеливо говорит начальник цеха. — Вечером зайди ко мне, посмотришь чертежи плавучих дотов. И подумай, сколько сможешь выделить для утепления цеха.

Он пошел было к Шлюпочному мостику, но остановился, окликнул: