Мой домовой — сводник - Ольга Горышина

— To есть он тебе дороже меня?

— Он — кот, он не человек, — ответила я просто.

— Ну и живи тогда с котом!

Я не поняла, что Вадим делает. Он прошел мимо меня в комнату, вытащил рюкзак, скинул туда свои трусы и носки. Другого целого из одежды, наверное, не осталось. Прошел в ванную. Я его не останавливала. Обулся, надел куртку. Закинул рюкзак за левое плечо. Схватал поцарапанную барсетку, вытащил из нее ключи и повесил на крючок вешалки.

— Избавишься от кота, звони, — бросил он и шарахнул дверью.

Я вздрогнула, но и только. Потом нагнулась, подняла тапочки сорок пятого размера и отнесла в мусорное ведро. Чайник давно вскипел, и я бросила в чашку пакетик с бергамотом. Пила я чай, обжигаясь, мелкими глотками, машинально, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

Кот ко мне не вышел. Не пришел и ночью, когда я скрючилась под одеялом на собранном диване. Завтра суббота. Рабочий день.

Субботу я провела в непонятном оцепенении — сродни началу болезни. И в воскресенье я действительно намерила у себя температуру в тридцать семь градусов. Ни соплей, ни кашля. И даже слез. Я была уверена, что Вадим позвонит субботним вечером. А потом — воскресным. Он отрабатывал в это воскресенье за нашу прогулку в прошлое. В полночь понедельника эта прогулка стала казаться мне чем-то из другой жизни. Не моей.

Сама я не звонила. Думала ведь, что нервы сдали — психанул. А если он серьезно поставил меня перед выбором: Чихуня или он, что тогда? Тогда звонить не надо. Кот из квартиры никуда не делся. Ходил, как ни в чем не бывало. Лежал на бабкиной кровати. Только изодрал игрушку. Отодрал все перья и изгрыз их, точно собака. Отсутствие Вадима он будто и не заметил вовсе.

В субботу утром я выбросила в мусоропровод пакет с мужскими тапочками, ни о чем плохом не думая. Куплю новые — копейки стоят — а эти все равно провоняли, не вынимать же их! В воскресенье я уже с настоящей злостью сорвала с вешалок порванные и пару целых футболок и отправила в мусор следом за тапочками. Хотя следовало оставить их на носовые платки и только потом выкинуть.

Во вторник я проснулась с красными глазами и схватилась за телефон, испугавшись, что звонит Веселкин по поводу домовенка Германа. Но это была его секретарша, и не от него.

— Слушай, коза, — начала Арина с ходу. — Долго будешь нас игнорировать? Хоть один раз сама бы позвонила, а? Как дела?

И я сказала, как дела. И даже скорее всего самой себе, а не сестре.

— Мы с Вадимом расстались.

Да, я поняла это сейчас со всей горечью потери. Секунда тишины и тирада сестры:

— Как это? Когда? Мы же только в пятницу с тобой виделись!

— Вот в пятницу и расстались.

Арина понизила голос до шепота. Хотя лучше бы говорила в полный голос. Метро

— и так ничего не разобрать. И я скорее догадывалась о вопросах, чем слышала их:

— А что случилось? Он завел себе кого-нибудь, да? Какую-нибудь сногсшибательную клиентку?

Я продавила затылком подушку до самого дивана.

— Нет, это я завела себе другого.

Я услышала, как на том конце Аришка схватила ртом воздух.

— Другого кота, — поспешила я успокоить сестру. — Это все из-за Чихуни.

— Шутишь?

— Не шучу.

И я рассказала ей все, как было. Арина даже не поддакивала. Слушала молча. Не перебивая даже лишним вздохом.

— Что сразу не позвонила? — наконец выдала она голосом старшей сестры.

— Я думала, придет. Я еще в понедельник так думала.

— А сегодня чего не позвонила?

— Не хотела тебя расстраивать, — и добавила тут же: — И маму радовать. Ладно. Мне вставать пора. Работа не ждет. Чихуня на меня надеется.

В динамике телефона продолжало греметь метро и нервный шепот сестры:

— Знаешь, а я рада. Рада, что Орлов показал свое говно сейчас, а не после свадьбы. Кот, конечно, не ребенок, но всякое ведь бывает. И с младенцами бросают, потому что ночью не высыпаются и секса нет.

— Я тоже рада…

Я хотела радоваться, но как-то не получалось. И я тупо проверяла телефон, точно гадала на ромашке: любит, не любит, плюнет, поцелует… Но молчащий телефон говорил о том, что меня послали к черту. С котом! Что ж, куплю платье и пойду танцевать. Одна!

Я действительно вознамерилась днем между занятиями съездить в магазин, но мне вновь позвонила сестра.

— Слушай, давай я к тебе приеду? Скажу Виктору, что мою крашеную сестренку бросил парень. Он отпустит…

— А он вернулся?

— Еще в пятницу вечером.

Вот как… И не позвонил. Наверное, передумал показывать сыну домовенка… Но хоть бы написал из вежливости. Да какой он вежливый! Все воспитание прочихал!

— Приезжай! Заодно кота посмотришь. Только вечером у меня уроки в библиотеке.

— Я такси возьму.

Через сорок минут Арина была у меня. В деловом костюме, девочка-конфетка. Ну ладно, баба-ягодка! Тридцатник ей только в июле стукнет.

— Не знаешь, почему у меня нестерпимое желание напиться? — спросила Арина, сжимая мои плечи. — Потому что нельзя, да? Вот и ты не кисни. Нельзя. Ты посмотри на себя. Вся красная.

— Да на мне полбанки тональника! — искренне возмутилась я.

— На душе тональник?

Арина сама заварила чай и в который раз обернулась к двери.

— Ну и где твой кот? Такой ли он из себя красавец, чтобы бросать ради него мужика? — и тут же ответила: — Надо было бросать! Надо было! Будет тут швыряться ключами, как малолетняя манда из сериала. Ирка, все к лучшему, слышишь? Даже если он вернется, то вернется другим человеком.

— Да куда он вернется от своей мамочки! — выплюнула я в нетронутую чашку. — Не были мы на вашем Таити, нас и здесь неплохо кормят… Тьфу… И эта сучка не дала сынку от ворот поворот. Типа, совсем сдурел, бабу из-за кота бросать… Значит, она рада, что он меня бросил, рада… Понимаешь? Рада…

— Ир! — Арина снова говорила, как старшая сестра. — Ты выпила? Ты пьяная…

Я судорожно мотнула головой и убрала с мокрого лица волосы.

— Чего тогда ревешь? Хватит! Кота лучше принеси.

Я позвала Чихуню. Как и следовало ожидать — в ответ тишина. Заглянула за диван, за занавески — на батарее пусто. Пошла в бабкину комнату. На кровати нет, под кроватью — нет, или… Я снова рванула на себя коробку с куклой. Когтистый засранец прорвал мешок и влез внутрь, как в домик.

— Дурак! Задохнешься ведь!

Я вытащила кота и толкнула коробку обратно под кровать.

— Ну что ж тебе там медом прямо намазано…