Отделённые - Нико Кнави

— Те, о ком говорили.

— А кто говорил?

— Я не видел лиц, — ответил Эйсгейр, и совесть в нём всплеснулась.

Но он заранее решил не упоминать о герцоге Мирара. Эльфы вполне могли устроить закулисную резню и устранить всех, хоть на каплю причастных. Даже тех, кто просто мимо проходил. А Эйсгейру меньше всего хотелось, чтобы все эти люди умерли прежде, чем ему удастся узнать хоть что-нибудь. И вообще, он действительно не видел лиц.

— То есть, ты слышал, как некие люди во дворце людского короля говорили о том, будто кто-то хочет убить эльфийского короля, располагает шпионами в Лесу и может проникнуть во дворец в Тал-Гилас. Я правильно понял?

Рыцарь кивнул. Миррин в задумчивости откинулся на спинку резного стула, взяв в руки бокал с вином. Внезапно спокойствие оставило его. Посол выругался.

— Ты что-нибудь делаешь? — спросил он, чуть подавшись вперёд и впившись взглядом на рыцаря.

— Конечно. Слежу за важными рыбками.

— За кем?

— Миррин, объясни хоть немного... — сказал рыцарь, уклоняясь от ответа.

— Во дворце в Тал-Гилас случилось нечто. Не могу рассказать подробностей, да и, если честно, этого не должен говорить. Но что-то там произошло. Через неделю после того приёма в Эвенрате, на котором ты был. Потому я и задержался в Лесу.

— Нечто?

— Нечто.

Миррин замолчал, на лице его вздулись желваки.

— Милихэн... Жив? — спросил Эйсгейр.

— Жив, иначе я бы не вернулся так быстро. Если бы вообще вернулся.

— В каком он состоянии?

Миррин бросил на рыцаря странный взгляд.

— Знать не знаю.

— Ты безумец! Как я могу помочь, если ты не даёшь мне ничего понять!

— Безумец! — Миррин вдруг усмехнулся. — Каков король, таков народ...

Более прямого подтверждения и ждать нельзя было.

Все беседы с Миррином о Лесе оказывались до ужаса путанными и туманными. Посол никогда не врал, но либо не отвечал вовсе, либо говорил такими загадками и экивоками, что Эйсгейру хотелось утопиться. Потому-то он редко затевал подобные беседы, зная об их бесполезности. Выцедить хоть капельку сведений было невероятным успехом.

— Эйс, я столько раз обсуждал с Первым советником вопрос о тебе... Совет против. Два голоса против одного и подавляющее большинство голосов в Младшем совете. Эмиэль ничего не может сделать с этим. Мы часто в меньшинстве.

Рыцарь замер, глядя на друга. Чтобы Миррин вот так сказал о результатах голосования в эльфийском совете? Тот вздохнул, а потом взял вилку и продолжил есть. Точнее, делать вид. Эйсгейру стало ясно: больше ничего, касающегося Светлого Леса посол не скажет.

Потянулось молчание. Миррин с отстранённым видом ковырялся в тарелке, а рыцарь думал.

Выходило, Милихэн действительно безумен. Что это за безумие и каковы его причины, наверное, не так важно. Но он недееспособен. Это можно утверждать наверняка: иначе эльфийский совет не обсуждал бы вмешательство Снежной Длани в дела Светлого Леса. Да подобного вопроса даже не стояло бы!

Значит, проблемы у эльфов серьёзные. Очень.

«А наследники? — подумал рыцарь. — Должны же быть у Милихэна наследники...»

Когда около ста тридцати лет назад Эйсгейр был в Светлом Лесу, он видел монаршую семью. Сам король ему запомнился, а вот его жена и дети... Словно стёрлись из памяти.

Кроме короля, Эйсгейр помнил и членов Старшего совета. Может, тоже не так хорошо, как хотелось бы, но он знал, что всего их четверо с бесхитростно простыми титулами — Первый советник, Второй, Третий... Они считались равными, а порядок счёта — всего лишь древняя традиция. Так объяснял Тирдалл.

Почему же Миррин сказал «два голоса против одного», если в Старшем совете — четверо? Куда делся один из них? И который?

Рыцарь напряжённо думал. Миррин свои слова не объяснит, на это даже надеяться не стоило. Он и так сказал много. Например, упомянув Эмиэля, назвал его и Первым советником, и по имени. Зачем, если Эйсгейру и так известно, что Эмиэль занял место своего отца в Старшем совете? Миррин хотел подчеркнуть, что Первый никуда не делся?

Рыцарю вспомнился Эмиэль. Высокий, ещё выше Миррина, он был таким же черноволосым, но зеленоглазым. Эмиэль много смеялся и шутил, чем, наверное, привёл бы в полнейшее недоумение маститых учёных из людей — разве такой легкомысленный весельчак может быть светилом науки? А Эмиэля считали именно таким, и в придачу малость нахальным.

Эта репутация ещё больше утвердилась, когда около ста тридцати лет назад Эмиэль, решив отмежеваться от семьи, выбрал для своего нового дома острова около побережья Светлого Леса. Вне Леса! Притом, что никто из эльфов не может жить далеко от силы короля слишком долго. Планы Эмиэля вызвали множество обсуждений и слухов, но он не обращал на это ни капельки внимания. Скорее, даже радовался этому. Удалось ли ему осуществить задуманное?

А ещё Эмиэль, как самый младший сын своего отца, не должен был стать Первым советником. Но стал. Значит, не только его отца больше нет в живых, но и его братьев...

Мысли и воспоминания сцепились между собой как кусочки мозаики. Многого в ней ещё не хватало, но некоторые выводы Эйсгейр уже мог сделать. И от этих выводов он сам расхотел есть великолепное жаркое.

— Миррин, лишь один вопрос, — попросил рыцарь, и посол медленно кивнул.

— Это связано с событиями столетней давности?

— Сто пятилетней давности.

Эйсгейр, прекрасно зная друга, счёл это утвердительным ответом.

— Я просто подумаю вслух, — произнёс рыцарь, глядя в глаза Миррину, и тот снова отложил вилку. — Сто пять лет назад случилось что-то, из-за чего ваш король обезумел, погибли твой отец, Первый советник и все наследники короля. В Старшем совете осталось только трое советников.

Миррин ничего не ответил, лишь прищурил глаза.

— По какой-то причине вы не имеете доступа к Милихэну, но можете за ним следить. Частично.

— Интересные мысли, — пробормотал посол, вновь принимаясь за ужин.

«Больше от него ничего не добиться, — со вздохом подумал Эйсгейр и тоже продолжил есть. — Как узнать, какого советника не хватает? И ведь у любого из них должны быть наследники... Неужели какой-то из Старших домов полностью погиб?»

От этой мысли Эйсгейру сделалось не по себе, хоть он и не был сыном Леса. Это как если бы разом погибли и он сам, и все его потомки.

«Ладно, значит, Милихэн безумен и его пытаются