Мост через вечность - Ричард Бах

Мимо нас, словно ракеты, летящие горизонтально, пронеслись с огромной скоростью пейзажи облаков.

Слышал ли он?

Помню ли я, что слышал тогда это приветствие, которое минуту назад послал ребенку, наблюдающему из травы и из другого года? Возможно. Не слова, но абсолютную уверенность в том, что когда-нибудь полечу.

Мы замедлили полет, перевернулись на спину, нырнули прямо вниз. Какая мысль! Если б мы могли разговаривать друг с другом время от времени, — Ричард-сейчас, вдохновляющий Дики-тогдашнего, — соприкасаясь не в словах, а в глубоких воспоминаниях о событиях, которые еще только должны произойти. Что-то вроде радиопсихики, передающей желания и слышащей голос интуиции.

Как много можно было бы узнать, если бы мы могли побеседовать один час, побеседовать двадцать минут с самим собой — какими-мы-станем! Как много мы могли бы сказать самим себе — какими-мы-были!

Плавно-плавно, с нежнейшим прикосновением одного пальца к ручке управления, маленький самолет вышел из пикирования.

На пределе скорости полета ничего неожиданного не предпринимают, иначе a,+%b превратиться в горящие обломки, падающие в разных местах в болото.

Низкие облака промелькнули, словно клубы дыма от выстрелов салюта; внизу показалась и исчезла дорога.

Можно было бы провести и такой эксперимент! Передать привет всем Ричардам, пролетающим во времени вперед, мимо меня; найти способ услышать, что они хотят сказать! И разные варианты меня в разных вариантах будущего, где принимаются различные решения: тот повернул налево, я повернул направо. Что они должны были бы сказать мне? Лучше их жизнь или нет? Как они могли бы изменить ее, узная то, что они знают сейчас? И никто из них, подумал я, не упомянет Ричарда из других периодов его жизни, в далеком будущем или далеком прошлом Настоящего. Если все мы живем в Настоящем, почему мы не можем общаться?

К моменту, когда показался аэропорт, маленький самолет простил мне мое небрежение, и мы снова были друзьями. Труднее было простить, себе самому, но так бывает обычно, всегда.

Мы замедлили полет и вошли в зону посадки, на тот самый участок, который я увидел в тот-день, когда вышел из автобуса и пошел к аэропорту. Могу ли я увидеть его сейчас, идущего там со своим свертком и новостью о том, что он миллионер? Что я должен сказать ему? О Господи, что я должен сказать!

Садиться было так же легко, как трудно — взлетать, ВD-5 зашел на посадку, коснулся миниатюрными шасси земли, долго катился и выехал на последнюю полосу. Превосходно развернувшись, мы через минуту были в ангаре, — двигатель выключен, турбина вращалась все медленнее и медленнее и наконец остановилась.

Я похлопал ее по изгибу фонаря и поблагодарил за полет; обычай всякого летчика, который пролетал больше, чем она или он заслуживали.

Остальные самолеты смотрели с завистью. Они тоже хотели летать; им нужно было летать. Вот бедная Виджн, у нее течет масло из передней части правого двигателя. Изоляция пересохла из-за долгого пребывания без движения.

Могу ли я услышать будущее самолетов, так же, как свое? Если б я попробовал и узнал ее будущее, я, должно быть, не стал бы грустить. Она могла бы стать самолетом-телезвездой, открывая каждую часть дико популярного телесериала: летящая на красивый остров; садящаяся на воду; сопровождаемая в док — сверкающая и красивая, без единой течи масла. Но она не могла бы иметь такое будущее без настоящего, в котором она существует сейчас, — стоит грязная в моем ангаре после того, как налетала со мной несколько сотен часов.

Так же как у меня — было бы впереди будущее, которое, вероятно, стало бы невозможным без того свободного одинокого настоящего, в котором я жил сейчас.

Я поднялся в дом, поглощенный мыслями о возможности контакта с другим самим собой в разных состояниях, — Ричардом-бывшим и Ричардом — которыйеще-будет; мое «Я» в различные периоды моей жизни, на других планетах, в других гипотетических отрезках времени.

Искал бы кто-нибудь из них супругу? Нашел бы кто-нибудь из них ее?

Интуиция — в будущем/настоящем всегда-я — нашептывала в этот момент на лестнице:

— Да.

Я открыл буфет, достал из него баночку консервированного супа и немного макарон, собираясь быстро приготовить себе прекрасный итальянский суп. Быть может, он будет не похож на итальянский. Однако он будет горячим и питательным, что было важно для меня в связи с расследованием, которое я собирался провести.

Посмотри, Ричард, что сейчас окружает тебя. Разве то, что ты видишь, и является жизнью, к которой ты стремишься больше всего?

Я ужасно одинок, думал я, поставив кастрюлю с супом на плиту и забыв зажечь огонь. Я скучаю по Лесли.

Я услышал бряцанье своих защитных доспехов и вздохнул.

Не беспокойся, думал я, не переживай; я знаю, что ты собираешься сказать, и не могу найти изъяна в твоих рассуждениях. Совместная жизнь означает медленное самоубийство. Мне кажется, что я скучаю не по Лесли. Я скучаю по тому, что она олицетворяет для меня сейчас. Воин отступил.

Вместо него пришла другая идея — мысль совсем иного типа: противоположностью одиночеству, Ричард, является не совместная жизнь, а душевная близость.

Это слово свободно парило где-то поблизости, как серебристый пузырек, оторвавшийся от дна темного моря.

Вот!

Чего мне не хватает!

Моя многотелая совершенная женщина так же тепла, как лед в морозилке. Она — общение без заботы, секс без любви и дружба без обязательств.

Точно так же, как она не способна причинить страдание или страдать, точно так же она не может любить и быть любимой. Ей чужда душевная близость. А душевная близость: может ли она быть так же важна для меня, как сама свобода? Может быть, поэтому я провел с Лесли семь недель, тогда как с любой другой женщиной я не мог выдержать и трех дней?

Я оставил свой суп стоять холодным на плите, нашел кресло и сел в него так, что колени упирались в подбородок. Я смотрел из окна на озеро. Кучевые облака превратились в дождевые и закрыли солнце. Во Флориде лето, но можно сверять часы по грозам.

Через двадцать минут передо мной появилась стена дождя, и я едва мог разглядеть что-то снаружи.

Сегодня мне удалось кое-как поговорить с Диком, который все еще находится в прошлом; каким-то образом мне удалось передать ему послание. Но как мне встретиться с будущим Ричардом? Что он знает о душевной близости? Научился ли он любить?

Несомненно, что наши двойники из прошлого и будущего должны быть для нас гораздо более близкими друзьями, чем кто-либо другой: Кто может быть ближе к нам, чем мы сами в других воплощениях, мы сами в виде духов? А что, если все мы нанизаны внутри на одну золотую нить, которая во мне такая же, как и во всех других людях?