Пророк - Андрей Воронин

В этом мире ничего не происходит случайно, все события взаимосвязаны.

Далеко не каждый день Холмогоров смотрел телевизор, предпочитая ему чтение книг или работу. Но сегодня уже рябило в глазах от печатных букв, голова была полна отрывков из прочитанного. И чтобы избавиться от тягостного настроения, Холмогоров включил телевизор. Выпуск новостей мог бы испортить настроение самому несгибаемому оптимисту. Начинался он репортажем из Чечни. Вновь попавшая в засаду колонна «федералов», вновь пейзажи изувеченной войной земли, развалины домов, обгоревшие деревья, поля, развороченные гусеницами танков, лица людей, разучившихся улыбаться и спокойно говорящих о смерти. На экране на мгновение вспыхнули цифры потерь среди федеральных войск, о жертвах среди мирного населения уже никто не вспоминал. Затем диктор произнес:

«В продолжение темы репортаж нашего специального корреспондента из старинного русского города Ельска…»

«Случайностей не бывает», – подумал Холмогоров, понимая, что не просто так ему захотелось сегодня вечером включить телевизор.

На фоне металлических ворот с красными звездами казенно и заученно подполковник Кабанов уверял зрителей, что гибель спецназовцев в Ельске никак напрямую не связана с операцией в Чечне.

Затем он же, сидя на лавочке возле тех же ворот, буквально говорил обратное, будучи уверенным, что камера выключена. Корреспондент, хоть и подставил подполковника, все-таки честно сообщил, что последние высказывания делались Кабановым в частном порядке, так сказать, не для прессы.

Затем корреспондент перекочевал па кладбище к свежим могилам и порадовал телезрителей догадкой, что в центре России орудует чеченский снайпер, решивший извести спецназовцев до последнего человека. «Наверное, так думает и городское начальство, иначе зачем оно разместило на местном заводе дополнительный заказ на ограду для военных могил? Ограды, заказанной мэром Цветковым, будет достаточно для того, чтобы отгородить десять захоронений», – подытожил корреспондент.

«В чем, в чем, а в здравомыслии мэру Цветкову не откажешь», – с горечью подумал Холмогоров.

В Москве у него было много неоконченных дел, но после репортажа Холмогоров уже не сомневался в том, что завтра он должен быть в Ельске. С утра он появился на службе, переговорил с архитектором, проектировавшим собор, и попросил его не спешить. Составил записку, к которой приложил ксерокопию из «Епархиальных ведомостей», передал ее секретарю и после обеда выехал из Москвы.

Если была возможность ехать на машине, Холмогоров всегда ее использовал, к услугам железной дороги или авиакомпаний прибегал редко, когда расстояния были уж очень большими. Если же до города можно было добраться в течение дня, то он ехал на собственных «Жигулях» черного цвета.

Согласно предписаниям врачей, поставивших его на ноги после травмы позвоночника, Холмогорову нельзя было сидеть более пятнадцати минут. Даже писать ему рекомендовали стоя.

В Москве Холмогоров так и поступал. А когда за рулем предстояло сидеть часами, он пользовался тугим кожаным корсетом, который принимал на себя половину нагрузки, предназначающейся позвоночнику. Благодаря корсету его осанка была прямой, и он ходил не сгибаясь, вскинув голову, из-за чего казался несколько надменным. Корсет спас его и от бандитского ножа на станции Старый Бор.

"В городе поселилась ненависть, – думал Холмогоров, ведя машину. – Человек же, ослепленный ненавистью, не способен думать, все мысли его лишь о мести. Но одна ненависть не способна остановить другую, злоба рождает злобу.

Об этом написано в Евангелии, многие знают, многие повторяют эти прописные истины. Но одно дело знать, другое – следовать".

Осталась позади кольцевая дорога, впереди показался синий щит с названиями городов. Напротив Ельска стояла цифра «285».

«Приеду в город, когда уже будет темно, – подумал Андрей Алексеевич. – Это и к лучшему. Не будет суеты, как в прошлый раз – и отказываться от опеки мэра Цветкова неудобно, и принимать ее неловко».

* * *

После того как в городе погибли три, спецназовца, в Ельске были приняты все меры предосторожности. На всех въездах и выездах из города установили блокпосты, благо всего два железнодорожных и четыре автомобильных направления соединяли Ельск с внешним миром.

Для этого мэр Цветков распорядился прямо со стройки жилого дома снять железобетонные блоки-комнаты.

За один день на дорогах соорудили шлагбаумы. Теперь никто не мог проехать по дороге, не предъявив документы и не объяснив толком, что ему понадобилось в городе. Случалось, машины заворачивали, особенно легковые, когда водитель чем-то не нравился ОМОНовцам.

Со стороны московского шоссе бетонную блок-комнату не только поставили, но и побелили, укрепили над ней безобразную синюю надпись, полностью противоречащую предназначению сооружения: «Добро пожаловать». Неширокое, на две полосы, шоссе перегораживала полосатая доска шлагбаума, на нем мерно мигали красным светом два светофора. Уже стемнело, город поблескивал огнями, до него оставалось три километра.

Дежурили на московском блокпосту пятеро спецназовцев, старшим среди них был назначен сержант Павел Куницын. Водители из окрестных городов и деревень особенно не спешили в Ельск.

Во-первых, – блокпосты, а во-вторых, никому не хотелось появляться в городе, где орудует чеченский снайпер. Пока он убивает только ОМОНовцев, но вдруг ему что-то в голову стрельнет, и он начнет палить по мирным жителям? Поэтому шоссе и казалось вымершим.

Один из ОМОНовцев, облаченный в бронежилет, в каске, нахлобученной по самые мочки ушей, держа короткий десантный автомат наготове, прохаживался возле шлагбаума, стараясь не попадать в свет красных лампочек. Остальные четверо ОМОНовцев сидели в бетонной коробке.

Блок-комната изготовлялась с большой лоджией, поэтому окно во всю стену заложили кирпичом, оставив лишь дверной проем да узкую щель, из которой просматривались шоссе и прохаживающийся ОМОНовец.

Убранство блокпоста было небогатым, ОМОНовцы еще не успели толком тут обжиться: стол, сбитый из плохо оструганных досок, две лавки, эмалированный бачок с питьевой водой, дешевый магнитофон, печь-буржуйка. Под потолком на белом, как отваренная кость, проводе висела лампочка, бросавшая на лица ОМОНовцев тревожный неровный свет. На столе лежали розданные для игры карты и колода с открытым козырем – пиковым тузом. Но брать карты в руки никто не спешил, игра в переводного дурака всем порядком надоела.

Оружие далеко не прятали, заряженные автоматы с рожками, скрученными изолентой, покоились у спецназовцев на коленях. Бронежилеты и каски лежали на свободной скамейке.

– Паша, ты старший, объясни нам, – допытывался сержант Прошкин у Куницына, – почему ребята в Чечню поехали, а нас не послали?

– Приказы не обсуждаются, – раскуривая сигарету, ответил Паша.

– Не нравится мне это, – вставил Иван Маланин, самый молодой из ОМОН-овцев.