Дорога на Тмутаракань - Олег Аксеничев

Негромкий хлопок – и бога не стало.

Минул третий час битвы, час, показавшийся сражавшимся еще одним днем, жарким и кровавым.

Минул час всепожирающего зла, поглотившего в жадности самое себя. И солнце засияло в небе такое, как есть. Просто – Солнце. Огненный шар, обычный, без божественного присутствия.

Может, так и правильно?

* * *

Первый всадник должен был погибнуть.

Князь Владимир Путивльский уже поднял руку, готовый дать сигнал лучникам, но оцепенел.

На вороном скакуне, покрытом клочьями пены от долгой беспощадной скачки, из завесы густой степной пыли вырвался тот, кого молодой князь никак не рассчитывал увидеть.

Овлур.

Гонец, отправленный к хану Кончаку.

Гонец вернулся. Отчего? Путь оказался излишне труден? Это для степного-то витязя, едва не ссадившего с коня получившего отличную боевую выучку русского князя? Встретились неодолимые препятствия? Но воин скорее погибнет, чем признает поражение. Или же – гонец дошел? И теперь ведет помощь?!

– Стрелы – в колчан! – закричал, надсаживаясь, князь Владимир, опасаясь больше всего, что его крик будет неправильно истолкован, и какой-нибудь лучник все же пустит роковую стрелу.

– Я вернулся, князь! – кричал Овлур, и не только путивльские дружинники, но и суровые половецкие солтаны, готовые к смертной сече, заулыбались облегченно. – Я исполнил приказ!

Красные бунчуки на увенчанных рогами древках, боевые значки хана Кончака, безмолвно подтверждали слова гонца.

– Уррагх! – раздалось с обеих сторон.

И князь Владимир Путивльский прикусил губу.

Случайно, конечно же… У воина губы не дрожат!

Князь Игорь потерял свой щит, а вскоре метко брошенный дротик впился в левую руку князя чуть выше локтя. Из ранки, открывшейся на месте вырванного наконечника, неспешно и уверенно сочилась кровь, и не было рядом с Игорем Святославичем лекаря Миронега, чтобы перевязать руку.

Движения князя стали медленнее, чем раньше, он пропустил несколько секущих ударов по кольчуге, добавивших синяков на и без того истерзанное тело. Все сложнее стало отражать нападения врагов, принимать острую сталь на разом отяжелевший меч. Но Игорь Святославич, неузнаваемо страшный в коричневой маске засохшей пыли, перемешанной с потом и кровью, упрямо рвался вперед, не обращая внимания на то, как сжимается вокруг него кольцо диких половцев.

Я иду к тебе, брат! Я уже близко!

Вот он, холм, на котором нерушимой крепостной стеной стоят куряне, сведомые кмети Буй-Тура Всеволода. Рядом, не рукой, так копьем подать! Но близок локоток, да не укусишь. Казалось, воткни острия шпор в бока коню, и окажешься рядом скорее, чем об этом можно написать. Но спотыкается верный конь, не от усталости, хотя и она объяснима – от страшной раны, еще одной кровавой требой поливающей поникшую степную полынь.

Князь Игорь успел убрать ноги из стремян, поэтому и упал легко, успев подняться на ноги до того, как певучие арканы захлестнулись пониже плеч. Отмахнувшись мечом от назойливых пут, северский князь повернулся на пятках, готовый отразить удар любого врага, и застыл, опустив в недоумении острие меча книзу.

Перед ним стоял всадник в типичном степном вооружении. Для полного комплекта у него, как и самого князя, не хватало шлема, поэтому хорошо можно было разглядеть лицо всадника.

– Овлур? – не веря себе, спросил князь.

– Я, князь Игорь. Мой господин приглашает тебя в свой шатер.

– Но… как же? А брат?! Дружина?

– Кончено, князь. Что возможно, делается…

Еще один половец подлетел вплотную, погоняя коня плетью.

– Моя добыча! – закричал он, указывая рукой на стоящего пешим Игоря. – Мой пленник! Это я его с коня ссадил, мне и выкуп требовать!

– Это не добыча, а князь, – поправил половца Овлур. – И он гость моего господина, а не пленник.

– Я – Чилбук, – горделиво ответил тот, – знаменитый воин! Кто осмелится встать на моем пути? Не ты ли, незнакомец?

– Сейчас – не я, – остался невозмутим Овлур. – Мой господин.

– Кто он, такой храбрый?!

– Кончак. Хан Кончак.

Овлур смотрел на Чилбука выжидательно, словно оценивая, подействовала ли на половца магия знаменитого имени.

– Это моя добыча…

В голосе Чилбука была уже не угроза, а растерянность.

– Разыщи хана, воин, – посоветовал Овлур. – Тебе заплатят.

– Верю!

Чилбук соскочил с коня и подвел его к Игорю Святославичу, терпеливо ожидавшему окончания переговоров о своей судьбе.

– Прими, князь, как возмещение! Твоего коня взял, своего отдаю. Надеюсь, не затаишь обиды? Бой – он равняет всех.

– Приму с благодарностью. – Игорь поклонился.

– Не побрезгуй, – немного сконфуженно продолжил Чилбук. – Седло-то у меня не очень… Деревянное… Мне так сподручнее было.

Игорь Святославич запрыгнул в седло, поерзал немного.

– Неплохое седло, – произнес он.

– Вот и славно, – кивнул Чилбук и скрылся.

Наверное, в поисках стана Кончака.

– Что с братом? – спросил Игорь Святославич, озираясь с высоты конской спины.

– Не беспокойся, – ответил Овлур. – Хан обещал…

* * *

«Бысть же светающе неделе возмятошася ковуеве в полку – побегоша. Игорь же… пойде к полку их, хотя возворотити их к полком. Уразумев же, яко далече шел есть от людий и соймя шолом, погна опять к полком, того деля, что быша познали князя и возворотилися быша… И яко приближися Игорь к полком своим и переехаша поперек и, ту яша, един перестрел одале от полку своего…» (Из летописи)

* * *

Еще один половец – какой по счету?.. кто их считал? – вырос перед Буй-Туром Всеволодом. И снова замах смертоносного меча нес гибель неосторожному противнику. Но сабля степняка с обидной легкостью отвела удар, глухо взвизгнув по лезвию меча до самого перекрестия у наручья.

– Погоди, князь, – проговорил половец, – придержи клинок…

– Почему? – поинтересовался Всеволод, недобро прищурив совиные глаза.

Но меч опустил долу.

– Знакомец один поклон шлет…

Половец отбросил прочь закрывавшую грудь полосу беленой тонкой ткани, служившую приличной защитой от вездесущей степной пыли, явив свету подвешенную к серебряной нашейной гривне покрытую яркой белой эмалью фигурку лебедя.

– Узнаешь, князь?

Спрашивая, половец несильным, но смертельным ударом сабли опрокинул с коня неосмотрительно приблизившегося воина Гзака.

– Кончак? – не поверил сам себе князь Всеволод.