Повседневная жизнь первых христиан. 95 - 197 - Адальбер-Гюстав Аман

Настороженность Церкви в отношении пророков не кажется чрезмерной, если принять во внимание, сколь широко распространились и каким влиянием пользовались харизматические, как полагали, наделенные Божьим даром личности в ту эпоху, осложненную политической нестабильностью и гонениями на христиан. Готовность принять смерть мученика за веру — блестящее свидетельство предельной экзальтации исповедников веры, будь то в Лионе или Карфагене70.

В 172 году во Фригии, знаменитой своей мистикой, Монтан был охвачен приступом экстаза71. В результате вся Фригия пришла в смятение, так что епископам негде было и голову преклонить. «Фригийские святые» проповедовали с жаром, уткнув кончик указательного пальца в нос, чем и заслужили насмешливое прозвище «застрявшие в носу»72. Местечки Пепуза и Тимион, где зародилась секта монтанистов, прослыли святыми местами; сюда устремился поток паломников, напряженно всматривавшихся в лазурь неба в надежде узреть новый Иерусалим, спускающийся с облаков73. Тем временем прозелиты новой секты осыпали пророков и пророчиц золотом и серебром и наряжали их в дорогие убранства74.

Вероучение Монтана стремительно распространилось с Востока до Африки и до берегов Дуная75. В своей мелочной критике Церкви монтанизм подменил покорность Святому Духу вульгарностью повседневной жизни, непрерывными призывами к совершенствованию, к отказу от вступления в брак и прекращению супружеских отношений, к раздаче всего имущества бедным, к стремлению обрести смерть мученика за веру, к напряженному ожиданию конца света76. Если последовать учению Монтана, мир превратится в монастырь.

Эти экзальтированные простецы провозглашали Церковь последних дней — столь же страстно, как это делают в наше время пятидесятники. Они внесли великую смуту в мир, призывая забыть о повседеневных заботах. Даже Тертуллиан, сам монтанист, вопрошал: «Какие обвинения можно предъявить на Страшном суде тем, кто заботится о младенцах?»77

Нечто подобное наблюдалось в Финикии и Палестине. Это была настоящая мистическая зараза. «Многие, люди без роду и племени, начинают по какому угодно поводу, в храмах и вне храмов, кривляться, как будто охваченные пророческим неистовством; другие, нищенствуя, бродят по городам и армейским стоянкам, устраивая там такие же представления. Любому из них нет ничего проще, нет ничего привычнее, как заявить: "Я — Бог, я — Святой Дух"»78. Цельс, возможно, сгущает краски, однако он ничего не выдумывает.

В Лионе одержимые мистики, вроде Марка, отдавали особое предпочтение красивым и богатым женщинам, обещая им, как это делали гностики, благодать экстаза. «Вот благодать сошла на тебя, отверзи уста твои и пророчествуй». Когда же женщина ответит: «Никогда я не пророчествовала и не умела пророчествовать», он во второй раз к великому ее удивлению говорит ей: «Отверзи уста свои и говори, что бы то ни было, и ты будешь пророчествовать»79.

И тогда женщина, вне себя от восторга, гордыни и волнения, начинает говорить всякий вздор, произносит бессвязные и бесстыдные речи, сами срывающиеся с ее уст. Начавшись с мистической экзальтации, сеанс пророчества заканчивается ублажением похоти, плотскими утехами, если верить Иринею, коему довелось выслушивать покаяния смазливых пророчиц, в конце концов вынужденных «скрываться с плодом, обретенным ими в результате общения с гнозисом»80.

Факты, собранные и сохраненные для нас Тертуллианом, хотя и могут вызвать подозрение в преднамеренном шельмовании, все же дают представление об этих проявлениях экстаза, имевших больше общего со спиритизмом, нежели со Святым Духом. Некая благочестивая женщина в Карфагене во время воскресного собрания верующих восхитилась духом, говорила с ангелами, познавала потаенное и читала в сердцах. Обращавшимся к ней за советом она предлагала спасительные средства81. Другую женщину ночью отстегал ангел за ее кокетство. Тот же небесный вестник указал ей, какой длины должен быть покров, который надлежало ей носить82. Многие женщины, коих посетил Святой Дух, были впечатлительны — и подозрительны. Некоторые из них готовились к служению Церкви. Одна из них совершала обряд крещения83, другие во время литургии падали в экстазе, пророчествовали, проповедовали, обращали в христианство на глазах у ошеломленных зрителей84.

Пророки всех мастей сновали по улицам и, несмотря на примитивную грубость своих уловок, смущали умы, встречая доверие и находя прием со стороны добрых людей85, столь же охочих до чудес и сильных эмоций, как наши современники.

Осмотрительность и сдержанность Церкви проявлялась не только тогда, когда, например, на глазах у Иринея занимался своими неблаговидными делами Марк, но в еще большей мере в присутствии всей общины, которая во главе с епископом становилась жертвой визионеров. В Анкире местная церковь почти оглохла от этих пророчеств, а вернее говоря — лжепророчеств86. Даже сам епископ Рима Зефирин в какой-то момент, казалось, заколебался87. В Сирии некий пророк уговорил множество братьев отправиться в пустыню вместе с женами и детьми, дабы встретить там Христа88. Многолюдная толпа тронулась в путь. Всё кончилось тем, что они заблудились в горах, а наместник провинции чуть было не отдал приказ об их уничтожении, приняв их за бандитов. К счастью, его жена оказалась христианкой, сумев уладить недоразумение.

Другой епископ89, живший и служивший Богу на берегах Черного моря, имел видение, потом второе, третье, пока не принялся пророчествовать, доходя в своих безумных речах до того, что провозглашал Страшный Суд уже через год. В конце концов малодушие братии достигло такой степени, что большинство из них, распродав свое имущество, покинули собственную страну.

И даже наиболее благоразумные среди христиан, такие, как Юстин и Ириней, воображали себе наступление земного царства Христова, кое продлится тысячу лет и куда будут допущены праведники90. Этот милленаризм будет неотступно преследовать умы верующих как на Востоке, так и на Западе в течение II и III веков. И современные секты, такие, как адвентисты и свидетели Иеговы, до сих пор ждут второго пришествия Иисуса Христа.

Подобные пророки встречались и среди последователей Маркиона. Они проповедовали абсолютное воздержание и соглашались крестить только лиц, не состоявших в браке. Не довольствуясь проповедью этого морального ригоризма, они стали создавать свои группировки в христианских общинах в Лионе, Карфагене, Александрии и Риме, с собственной иерархией, аскетами и мучениками91. Вселенская Церковь и секты предавали друг друга анафеме. Даже если «члены Церкви, призванные к мученичеству за истинную веру, встречаются с так называемыми "мучениками", последователями фригийской ереси, они держатся особо и умирают, не входя с ними в общение»92.

Однако у всех этих движений было нечто общее со Вселенской Церковью, а именно практика аскезы, обычно включавшая в себя целомудрие и воздержание. Мы встречаем одного из этих аскетов, Алкивиада, среди лионских мучеников. Даже оказавшись в тюрьме, он не употреблял в пищу ничего, кроме хлеба и воды, и лишь после упрека в том, что он поступает нехорошо, отказываясь от того, что создал Бог, он стал есть всё93. Даже для совершения таинства евхаристии вышеупомянутые сектанты заменяли вино водой, за что их и прозвали «водохлебами»94.