Легенды первых лиц СССР - Алексей Богомолов

Было время, когда он не просто плохо разговаривал, но и путал слова. Приведу такой пример. Устинову в 1978 году присваивают звание Героя Советского Союза. И 71-летний Брежнев вручает 70-летнему Устинову награду и говорит: «Я тебя поздравляю с девочкой!» Перепутал слова «звёздочка» и «девочка». Я в это время работал, так что сам всё слышал. А про то, что он, опять же в моём присутствии, в ФРГ говорил, даже вспоминать не буду. Скажу только, что начальник его охраны Рябенко меня спрашивает: «Вы что, его напоили?» Я отвечаю: «Нет, это он сам, мы все, как договорились, всё разбавленное наливали!»

В отличие от Хрущёва или Косыгина, у Брежнева время от времени проявлялась какая-то жадность. Даже на приёмах в Кремле он, собираясь уезжать, говорил, указывая на стол: «Вот это, это и ещё то заверните и увезите на дачу!» И ведь знал, что туда уже отправлена машина с его любимыми блюдами, а всё равно давал указания. Может быть, это уже старческое у него было…

Во время советских праздников с демонстрациями или парадами довольно часто мне приходилось передавать сообщения на трибуну Мавзолея. Представляете, если вдруг туда на глазах у всех гостей, в том числе и зарубежных, пойдёт начальник управления из КГБ или кто-то другой такого уровня? Сразу станет понятно: что-то случилось! А так связь была налажена по-другому: кто-то кивнёт мне, я подойду, а потом буквально на корточках, чтобы не было видно за перилами, поднимаюсь на Мавзолей и передаю информацию тому руководителю, которому она предназначается.

Вот когда сбили самолёт Пауэрса 1 мая 1960 года, приходилось таким образом раз за разом бегать туда-сюда. И никто из посторонних даже не подозревал о том, что над нашей страной появился самолёт-разведчик, что его пытались сбить, сначала неудачно, что сбили сначала свой самолёт, а потом всё-таки ракета попала в У-2, а лётчика задержали.

В моей работе нужно было учитывать все нюансы. Если я наливал графин с водой в спальне и туда кто-то заходил, я замечал, прибавилась ли вода или убавилась. Не плеснул ли туда кто-то посторонний что-то, либо запил мой подопечный таблетку или забыл.

За границей, когда мы бывали в резиденциях, приходилось убирать все следы. Особенно упаковки от таблеток и других медицинских препаратов. Разведки-то везде работали, весь мусор просеивали, чтобы узнать, чем наш «царь» болеет. Всё нужно было отслеживать. Сейчас этому такого внимания не уделяют уже.

А сколько раз в моей практике я иглы находил! При Брежневе приезжаем мы в Финляндию. Я стал щупать предназначенную для охраняемого лица постель, проверять. Новое одеяло вроде, а в нём игла оказалась. Скорее всего, конечно, не специально оставили, просто забыли иголку при изготовлении. У Никиты Сергеевича тоже был случай. Приехали мы за границу. Там на веранде резиденции стоит диванчик, на нём пледик, мягонький такой. Стал я его прощупывать. Игла!

Андропов был человек очень простой, не капризный. Работа с ним, в общем-то, была почти отдыхом. Правда, болен был давно, чувствовал себя плохо. И народ вокруг него был тоже разный. Многие стремились пообщаться, приблизиться тогда, когда он этого не хотел. Он иногда говорил мне: «Лёш, а Лёш, не подпускай никого ко мне».

Юрий Владимирович встречался с людьми не только на работе или на даче, но и в других местах. Звонит ему какой-нибудь академик, просится на приём. Не приглашать же его в КГБ! Встречались на конспиративных квартирах, и я его там сопровождал. Своя система оповещения была, открыта форточка, например, значит, что квартира в порядке, всё готово.

В середине 1980-х меня назначили шеф-инструктором. Я учил молодых, инструктировал, проверял. Когда мне исполнилось 60 лет, вроде бы уж и по возрасту на пенсию пора. Но всё равно оставили меня на работе. Я, когда ездил с первыми лицами за рубеж, много видел и всё запоминал. И увлёкся, как сейчас говорят, флористикой. Я знал, как цветы располагаются во время приёмов, встреч, торжеств. Что-то копировал, что-то своё вносил. И в горбачёвские годы, и в ельцинские.

Раисе Горбачёвой моя работа нравилась. Я, например, оформлял её встречи с жёнами членов Политбюро. И в доме приёмов на Воробьёвых горах, и в Ново-Огарёво. Она была в восторге. Интересовалась, кто делал, благодарила, премировала даже.

А однажды погорел. Она говорит мне: «Сделайте мне маленькие букетики. Я хочу 23 февраля поздравить охрану». Нужно было 12 штук приготовить. А в то время, это ведь не нынче, с цветами проблема была. Я поездил по нашим объектам, где цветы выращивались в теплицах. Собрал цветы, сформировал букеты. А завернуть их не во что. Ну, пошёл в магазин «Цветы» на Новом Арбате, купил специальную бумагу. Завернул, поставил в воду, чтобы до утра постояли. А когда она стала вручать цветы, у неё руки испачкались от бумаги. Очень была недовольна. Она была, возможно, излишне требовательной. Любила задавать тон. И ещё демонстрировала жёнам старых членов Политбюро экономию. Настаивала, чтобы стол был простой, чтобы конфет на столе было немного и недорогих, чтобы закуски на столе было не пять видов, а один-два. Говорила: «Не транжирить!» Чтобы изобилия не было…

Конечно, когда с человеком, даже генеральным секретарём или главой правительства, работаешь много лет, видишься практически ежедневно (с Хрущёвым мы по 270 дней в году бывали в разъездах), появляются определённые отношения. И самое главное — это соблюдение баланса, дистанции. Следить за этим должны обе стороны. Чтобы не было панибратства, например, или, наоборот, недоверия, отдалённости. Мне много лет приходилось практически жить жизнью этих людей. Вместе с ними я радовался успехам и победам, переживал неудачи и неприятности. И скажу читателям: «Помогайте близким вам людям не забывать о мелочах. Из них складывается наша жизнь».

Секса в СССР не было. Во всяком случае, так думала и даже в телевизионном мосте между СССР и США 17 июля 1986 года заявила Людмила Николаевна Иванова (в то время администратор гостиницы «Ленинград» и представительница общественной организации «Комитет советских женщин»). Её фраза была растиражирована всеми мировыми агентствами. И хотя в диалоге говорилось совсем не об отсутствии секса как такового, а о том, что у нас в то время не было проблемы с сексуальными образами в рекламе, фраза осталась. И стала частью нашей истории.

На самом деле у нас была и своя сексуальная революция, и радикальные течения (взять хотя бы идеи Клары Цеткин или теорию «стакана воды»). Но всё это очень быстро сгинуло под тяжким железобетонным грузом коммунистической морали. В студенческие годы мне довелось познакомиться с забавной брошюрой Арона Борисовича Залкинда «Революция и молодёжь», изданной в 1924 году. В ней этот видный педолог (была в те времена такая наука — педология) выделил «двенадцать половых заповедей революционного пролетариата». Чтиво это чрезвычайно забавное. Приведу цитату из вводной части:

Рабочий класс должен быть чрезвычайно расчётлив в использовании своей энергии, должен быть бережлив, даже скуп, если дело касается сбережения сил во имя увеличения боевого фонда. Поэтому он не будет разрешать себе ту безудержную утечку энергетического богатства, которая характеризует половую жизнь современного буржуазного общества, с его ранней возбуждённостью и разнузданностью половых проявлений, с его раздроблением, распылением полового чувства, с его ненасытной раздражительностью и возбуждённой слабостью, с его бешеным метанием между эротикой и чувственностью, с его грубым вмешательством половых отношений в интимные внутриклассовые связи. Пролетариат заменяет хаос организацией в области экономики, элементы планомерной целесообразной организации внесёт он и в современный половой хаос… Половая жизнь для создания здорового революционно-классового потомства, для правильного, боевого использования всего энергетического богатства человека, для революционно-целесообразной организации его радостей, для боевого формирования внутриклассовых отношений — вот подход пролетариата к половому вопросу.