Непокорная пленница - Вирджиния Линн

Она хмуро добавила:

— Там есть лекарь Нох-ай-дель-клинне, он проповедует, что мертвые вожди восстанут, чтобы вернуть апачам их былое величие в битвах. Сейчас трудные времена, и муж боится за меня и ребенка. — Она нежно улыбнулась и погладила большой живот, как будто неродившийся младенец мог почувствовать ласку.

Уитни вспомнила лейтенанта Уэста и его глумливые насмешки над апачами и Джеронимо в Сан-Карлосе и промолчала. Она надеялась, что дело закончится мирно, потому что ей нравилась Элиза, Но она также надеялась, что сможет сбежать и вернуться к цивилизации. Сколько еще она сможет выдержать?

Но к собственному удивлению, Уитни поняла, что способ наделать множество вещей, о которых раньше не подозревала. Избалованная, изнеженная дочка Моргана Брэдфорда меньше чем за три месяца превратилась в твердого, целеустремленного человека.

Новообретенная сила придала Уитни уверенности, когда однажды она встретилась со своими мучительницами. Пыль висела над деревней тонкой дымкой, солнце клонилось к закату, ветер стих, и большинство местных жителей дремали. Уитни не спалось, не могла она и писать, поэтому не спеша спустилась к ручью помыть посуду. Она принесла ее в узелке и разложила на берегу, чтобы почистить с помощью камней и тряпки.

Позади раздался тихий смех; Уитни оглянулась через .плечо, и у нее упало сердце: она увидела гнедую, которую ей оставил Каттер, — ее вела в поводу Женщина Прерий, ее главная мучительница.

Уитни вскочила и не раздумывая закричала:

— Это моя лошадь!

Хотя индианка не поняла слов, она отлично поняла их смысл, потому что снова засмеялась, скривив рот. Женщина Прерий что-то насмешливо сказала; и Уитни незамедлительно отреагировала.

Одним прыжком она преодолела разделявшее их расстояние и вырвала веревку из рук Женщины Прерий.

— Это моя лошадь! — крикнула она еще раз.

Женщина Прерий толкнула ее и потянула за веревку, но Уитни удержалась на ногах и спрятала веревку за спину. Ее янтарные глаза горели яростью, и, чувствуя правоту своего гнева, Уитни толкнула ее в ответ.

Индианка с воинственным криком кинулась на Уитни.

Та сумела увернуться и, действуя интуитивно, в полуобороте схватила руку нападающей, извернулась и швырнула Женщину Прерий через плечо в ручей.

К этому времени на берегу столпились люди, мужчины смеялись и подбадривали ту, что барахталась в воде.

Уитни бросила настороженный взгляд в сторону зрителей, но тут к ней со спины подошла Элиза. Уитни обернулась и увидела, что Женщина Прерий идет на нее.

Уитни вспомнила предостережение Чин Ю: нужно стоять спокойно. Отступив на два шага на твердую почву, она ждала. Женщина Прерий атаковала — позже Элиза скажет, что она мычала, как раненый бизон. Уитни ждала до последнего, и когда Женщина Прерий почти дотянулась до нее, слегка повернулась и со всей силы ударила нападавшую рукой по шее, как подсказала услужливая память.

Женщина Прерий тряхнула головой и снова собралась напасть, и тогда Уитни выхватила нож, который всегда носила за поясом. Сердце выпрыгивало из груди, она не знала, сможет ли ударить ножом человека, но была полна решимости напугать ее как можно сильнее. Блеснувшее на солнце лезвие остановило Женщину Прерий; толпа смеялась и топала ногами, и индианка ускользнула, оставив за Уитни бесспорную победу.

Уитни перевела дух, подошла к гнедой, накинула ей на шею веревку и повела. С внезапной настороженностью она подумала, что Красная Рубашка может рассердиться на то, что белая пленница одержала верх над женщиной-апачи. Но Уитни напрасно беспокоилась.

Слабая улыбка скривила рот старика, стоявшего на берегу.

— В схватке не всегда побеждает та собака, у которой самые большие зубы, — сказал он по-испански, и Уитни поняла, что он все это время знал о ее разговорах с Элизой. Она встретила его взгляд с гордо поднятой головой и слегка кивнула.

Красная Рубашка коротко наклонил голову, повернулся и ушел.

— Молодец! — Элиза была в восторге. — Никто еще не мог превзойти Женщину Прерий!

— Теперь будет знать, что это такое, — хмуро сказала Уитни.

Толпа расступилась перед ней. Она шла медленно, гадая, не скатилась ли к первобытному состоянию. Неужели она замахнулась ножом на эту женщину? Она содрогнулась и подумала, что каждого человека можно довести.

Но когда она подошла с лошадью к хижине и увидела Каттера, она поняла, что дошла до предела. Уитни остановилась в нескольких футах от него. Мозг отстраненно все зафиксировал, и она словно почувствовала удар. Это был он, его блестящие зеленые глаза, как всегда, насмехались, лицо стало темнее, а тело худее, чем ей помнилось.

Мелькнула отвлеченная мысль, что она по нему соскучилась, но действительность тут же ударом вернула на землю: он снова был одет, как апачи, в набедренной повязке и мокасинах, черная голова повязана красной лентой. Он слегка улыбнулся ей, и Уитни почувствовала прилив кипящей ненависти.

Она молчала, и он сказал:

— Как я вижу, ты выжила.

— Не благодаря тебе.

Он пожал плечами:

— Я знал, что ты справишься.

Уитни наконец стронулась с места и привязала лошадь к дереву позади хижины, убедилась в прочности узла. Когда она повернулась, Каттер стоял рядом с непроницаемым видом.

— Зачем ты вернулся? — выпалила она.

— Соскучился.

Его небрежный ответ вкупе с запоздалой реакцией после схватки сделали Уитни неосторожной.

— Ублюдок! — отчетливо выговорила она и со смесью удовлетворения и дурного предчувствия увидела, что его железная выдержка дала трещину. В глазах мелькнул враждебный огонек, скулы напряглись — и снова возобладал самоконтроль.

Каттер взял ее за руки, подтянул к себе и голосом, холодным, как и его глаза, сказал:

— Ты ничему не научилась, пока меня не было? Я надеялся на большую покорность. — Точеная смертоносная рука двинулась к ее горлу и задержалась, поглаживая, — ласка была страшнее ножа. Подушечками пальцев он нащупал жилку, где бился пульс, и улыбнулся с дружелюбием пантеры. — Давай обойдемся без оскорблений, Уитни. Я только что вернулся. Будь у меня лучшее происхождение, может, мною было бы легче управлять.

Последние недели, проведенные в лагере Красной Рубашки, научили ее по крайней мере сдержанности. Она враждебно посмотрела на него, но не стала огрызаться на последнее замечание. Он улыбнулся.

— Блестяще! Я горжусь тобой. Кое-чему ты все-таки научилась, пока меня не было. — Пальцы оставили ее горло, он отвернулся и через плечо сказал почти нормальным тоном:

— Кстати, завтра мы уезжаем. Приготовься.

Уитни не знала, радоваться или хмуриться. В конце концов, он же не сказал, куда ее повезет.

Уитни молчала, и он не знал почему — от крайнего истощения, облегчения или злости. — По крайней мере, хмуро подумал Каттер, на время затихла. Они были уже почти на месте, и он не знал, как она себя поведет, когда они приедут.