Упреждение. Лобное место-2 - Эдуард Тополь

– Молодцы, – сказал ему Сафонов и стал крошечным – маникюрным, что ли, – ножиком брезгливо счищать жвачку с пластикового корпуса флэшки. – Кто нашел?

– Я, товарищ генерал! – вытянулся конвоир.

– Получишь повышение.

– Служу России!

– Теперь выйди.

– Слушаюсь! – Обрадованный конвоир строевым шагом вышел и закрыл дверь.

Сафонов поднял на меня голубые глаза.

– Лузер, – сказал он спокойно. – Опять ты проиграл. А знаешь почему? Потому что твоя мать не дала мне ни разу, сука! Пошел в камеру, тля! – И снова нажал кнопку вызова охраны.

Но в тот момент, когда конвоир открывал дверь, я успел сказать:

– Я горжусь своей матерью! Теперь еще больше, чем раньше!

Сафонов посмотрел на моего конвоира и вяло приказал:

– В «заморозку»…

А через два дня прямо из «заморозки» меня увезли в Лысково Московской области, в психбольницу № 614.

Пламенный привет всем психам, кто помнит меня из «семерки»!

«Семерка» – это, чтоб вы знали, седьмое отделение психиатрической лечебницы № 614. Если вы найдете в Интернете сайт этой больницы, то увидите, что расположенная в бывшем имении князя Александра Троицкого, ставшем затем казармой Шестого Краснознаменного конного полка имени Героев Революции, эта больница изначально предназначалась «для призрения душевнобольных, учинивших преступления» и «врачебного исследования умственных способностей лиц, относительно которых возникает сомнение в здоровом состоянии их способностей», а также для «врачебного пользования душевнобольных арестантов» и «призрения душевнобольных, неизлечимых и опасных для общества». Впоследствии все 1840 штатных коек больницы были перепрофилированы для проведения принудительного лечения специализированного типа, то есть, попросту говоря, тюремного.

– Добро пожаловать, очень приятно познакомиться, – сказал мне Мирон Васильевич Браузер, мой ровесник и главврач седьмого психиатрического мужского отделения.

Несмотря на русское имя-отчество и еврейскую фамилию, он был явно не европейской, а азиатской наружности – кореец или киргиз. Но очень европеизированный – холеный, кругленький, гладенький, пухлые ручки с полированными ноготками, под расстегнутым халатом из белоснежного репса – замечательная импортная рубашка из рифленого шелка и дорогой темно-синий галстук с золотой заколкой. На его письменном столе рядом с монитором компа лежала моя книга «Лобное место», она, я подумал, и была причиной столь доброжелательного приема – если при знакомстве я дарил какому-либо чиновнику свою книгу, его чиновничья отстраненность тут же сменялась доброжелательностью, а речь становилась максимально интеллигентной.

– У нас в больнице, – продолжал Браузер, – работают четыре заслуженных врача страны, два доктора медицинских наук, и я один из них, пять кандидатов медицинских наук, сорок врачей высшей и двенадцать врачей первой квалификационной категории…

За его спиной, на стене, в тонкой рамке висел точно такой же портрет президента, как в кабинете следователя подмосковного СИЗО. И я тут же подумал: все-таки до чего въедливо в человеческом сознании поклонение вождям! Даже в тюрьме и психушке! Но что бы сказал сам президент, если бы увидел тут свой портрет?

– Для лечения пациентов, – говорил меж тем доктор Браузер, – мы используем широкий арсенал психотропных средств: нейролептики с антипсихотическим действием, антидепрессанты, транквилизаторы, ноотропные препараты и стабилизаторы аффекта – нормотимики. Вы, собственно, на что жалуетесь?

Я улыбнулся:

– В первую очередь?

– И в первую, и во вторую. Садитесь, рассказывайте. Чай будете пить?

– Буду, – сказал я, садясь в мягкое, но не сдвигающееся кресло напротив его письменного стола со стопками серых картонных папок с медицинскими, как я понял, историями болезней пациентов.

Одна из таких папок лежала перед ним открытой, и в ней был лишь один лист – сопроводительный документ из СИЗО № 64 на з/к Пашина Антона Игоревича.

– Черный или зеленый? – спросил доктор Браузер.

– Черный, если можно.

Он левой рукой нажал кнопку селектора:

– Стелла Ажановна, два черных чая, пожалуйста. – И повернулся ко мне: – Итак, слушаю. Что вас беспокоит?

– В первую очередь, доктор, меня беспокоит курс рубля. По-моему, он сбился с курса…

Доктор тонко улыбнулся, оценив мою шутку.

– А во вторую?

– Во вторую… – Я почесал затылок. – Во вторую, пожалуй, Барак Обама. Он не справляется со своими проблемами, а лезет в наши…

– Понятно. У вас раздвоение личности, – мягко перебил доктор. – У нас тут лечился один писатель точно с таким диагнозом. Днем он был литературный критик, писал разносные рецензии на других авторов, а по ночам сочинял свои романы и печатал их под псевдонимом.

– Ролан Айбирман, – догадался я. – Вы его вылечили?

– Дорогой мой, мы не лечим, мы подавляем симптомы…

Тут высокая медсестра с крутыми бедрами под зеленым халатом и с белой наколкой на крашеных хной волосах внесла поднос с двумя блестящими металлическими чашками чая и такой же металлической сахарницей, поставила их на стол.

– Угощайтесь, – сказал мне доктор.

Я с удовольствием стал пить чай, а он продолжал:

– Я прочел вашу книгу. Вы утверждаете, что имеете возможность путешествовать во времени…

Я насторожился: шутки кончились?

– Минуточку, доктор! Это же творческий вымысел.

– А любые мании – это творческий вымысел. Если человек считает себя Наполеоном – это не результат его вымысла? У нас тут есть Владимир Ильич Ленин, вы с ним познакомитесь, он каждое утро приходит ко мне и говорит: «Я вчера подписал указ, чтобы всем сторожам валенки выдали, почему мой указ не объявляют по радио?» Разве его указы – не творческий вымысел? – Доктор отпил чай из своей чашки и зорко посмотрел мне в глаза своими узкими корейскими глазами, черными как антрацит. – А?

Я попытался выскочить из ловушки:

– Ну, не знаю…

– Знаете! – уверенно сказал он. – Его ука-зы – выдумка и результат паранойи, шизофренической болезни. А ваши описания декораций Красной площади на сто двадцатом километре Ярославского шоссе разве не того же ряда?

– Но, доктор, в таком случае «У Лукоморья дуб зеленый» тоже из этого ряда…

– Не исключено, – согласился он. – Но Пушкина мне не привезли, а привезли Пашина. Или вы считаете себя Пушкиным?

– Никак нет.

– Слава богу! – И он с металлическим стуком поставил свою допитую чашку на металлическое блюдце. – Итак, вы в своей книге утверждаете, что Крым надо было выкупить, а не втягиваться в конфликт с Украиной. Так?