Икар - Альберто Васкес-Фигероа

— Жалеешь об этом?

— Это же неудача, не так ли? А неудачи не нравятся никому. Я женился в уверенности, что мы будем вместе, «пока смерть не разлучит нас», и, видит Бог, я пытался. Однако мне следовало прежде подумать о том, что моя жизнь — это в первую очередь возможность летать и что рано или поздно ей надоест, что муж все время витает в облаках. Какая женщина выдержит это постоянное напряжение: то ли я вернусь к ужину, то ли ей принесут кусок обугленной плоти?

— Вовсе не обязательно, чтобы это случилось. Ты двадцать лет занимаешься своим делом — и до сих пор жив.

— Да, конечно! Залатанный, но живой. Тем не менее Вирджиния не может забыть, что из шести пилотов, входивших в состав нашей акробатической труппы, когда она со мной познакомилась, я единственный, чьи кости еще не лежат в земле. А я ее люблю и поэтому считаю, что несправедливо причинять ей страдания и дальше.

— А ты не думал о том, чтобы завязать с полетами?

— Раньше — да, думал! — воскликнул Король Неба. — Несколько месяцев назад мне пришла в голову мысль о том, что брак важнее моей работы, но сейчас я знаю, что не остановлюсь до тех пор, пока не вернусь на вершину той горы. А значит, так или иначе буду продолжать делать жену несчастной. Я считаю, что она этого не заслуживает.

А дождь все шел.

Он лил и лил, несильно, но без перерыва, монотонно и настойчиво, как обычно бывает в тропиках, где время, казалось, останавливается и всякая деятельность прекращается в ожидании того, что воде наскучит надоедать миру своим заунывным пением.

Однажды утром они обнаружили, что у них появилась компания.

Десятка три обнаженных туземцев, вооруженных луками и острыми стрелами, расселись вокруг самолета. Они глядели на него, не приближаясь, не делали при этом ни одного движения и не произносили ни слова.

Можно было принять их за живые изваяния или часть пейзажа. Они выказали полное равнодушие к присутствию белых людей. Их внимание было полностью приковано к диковинной «птице»: возможно, они не раз замечали, как она кружила в небе над их территорией.

В свою очередь, Джимми Эйнджел и Дик Карри, лежа в гамаках в полуметре от земли, не сводили взгляда с визитеров, не зная, как поступить. Наполовину скрытые завесой дождя, которая стекала с брезента, натянутого от края крыла до хвоста самолета, они затаились в этом крошечном — не повернуться — подобии палатки.

— Что будем делать? — заволновался автогонщик под впечатлением от воинственного вида невозмутимых индейцев.

— А что, по-твоему, мы должны делать? Ничего.

— Почему бы тебе с ними не поговорить?

— И что, по-твоему, я им скажу? Они наверняка не понимают ни слова по-испански, а я не имею представления, из какого они племени. С одинаковой долей вероятности они могут оказаться как мирными пемонами, так и людоедами вайка или таинственными гуаарибами, которые обитают в самой глубине гор.

— Людоеды вайка? — ужаснулся тот. — Каннибалы?

— Откуда я знаю? Сиди тихо, может, им наскучит. Ясно, что их интересует самолет.

— И как скоро им наскучит?

— Не имею представления.

В середине дня индейцы продолжали сидеть на том же месте и практически в той же позе, и Дик Карри не мог скрыть своего беспокойства.

— Но что это с ними такое? — спросил он. — Что их так заинтересовало?

— Самолет… — уверенно ответил друг. — Я сам, когда впервые увидел самолет, рассматривал его четыре часа кряду — притом что я уже видел автомобили и знал, что он представляет собой мотор и кусок металла. — Он поднял руки вверх ладонями наружу, словно это все объясняло. — Представляешь, что он должен значить для людей, которые ничего, кроме деревьев, никогда не видели!

— Может, они думают, что это какое-то божество?

— Кто знает? Это что-то, что летает, и сомневаюсь, что в их мифологии упоминается предмет, способный подниматься выше облаков. Возможно, они считают нас полубогами или рабами большой птицы, но, что бы они о нас ни думали, будет лучше, если они не догадаются, что мы простые смертные.

— Они на нас нападут?

— Да хватит уже, Дик! — не выдержал пилот. — Я знаю о них столько же, сколько и ты, и уверяю тебя, что у меня самого поджилки трясутся, как, наверное, и у тебя! Пока они будут сидеть там, не шелохнувшись, и таращиться, мы останемся живы. А дальше — как Бог даст!

— А если они ждут, когда стемнеет, чтобы нас прикончить?

— А что им мешает сделать это сейчас?

— Не знаю. Может, они предпочитают убивать в темноте…

Наступила ночь, и ничего не произошло.

Мрак казался, как никогда, непроглядным.

Рассвело, а они все еще были здесь.

На том же месте и в той же позе.

Прошел еще один день.

Они не разговаривали, не ели, не пили.

Да живые ли это люди?

Еще одна ночь.

И еще один день.

Три дня и три ночи индейцы сидели как вкопанные, почти не шевелясь, даже не моргали, словно присутствие механического чудовища их заворожило, и все это время обоим путешественникам приходилось точно так же неподвижно лежать в гамаках. Даже свои естественные надобности они были вынуждены справлять под покровом темноты, выкопав в грязи руками что-то вроде отхожего места.

Они не осмеливались развести огонь, а по ночам по очереди дежурили, держа оружие под рукой, хотя и понимали, что в случае нападения их шансы на спасение равны нулю, ведь стоило принять во внимание численное превосходство и вооруженность гостей.

Затем, вечером четвертого дня, туземцы исчезли так же бесшумно, как и появились.

Слава богу!

Кто это были?

Откуда они взялись и почему вели себя столь необъяснимым образом?

Ни Джимми Эйнджел, ни Дик Карри так и не нашли ответа на эти вопросы, потому что никто — ни искатели золота, ни военные, ни миссионеры — не были в состоянии дать разумное объяснение такому поразительному поведению.

В конце концов, важно было то, что их не тронули.

Оба «белых человека» порядком струхнули, замерзли и оцепенели, но остались живы и зверски проголодались.

А между тем запасы провизии подошли к концу.

У них не осталось даже жалкой банки фасоли, заплесневелой галеты или горстки риса, чтобы кинуть в закопченную кастрюлю. В этих пустынных местах было бесполезно и пытаться раздобыть хоть что-то, что можно было бы положить в рот.

— Что будем делать?

Оставалось только либо умереть с голоду, либо попытаться взлететь.

Естественно, они выбрали второе.

Друзья собрали вещи, тщательно изучили консистенцию и глубину грязи, в которой утопали колеса. Объявив, что на всем протяжении импровизированной взлетной полосы почва имеет одинаковые характеристики, Король Неба скрыл горькую правду: что их шанс оторваться от земли равен одному из тысячи.