Король Красного острова - Валерий Поволяев

– Вай-вай-вай! – вскричал Чурин звонким, будто у молодого петуха голосом и, выбрав лот, метнулся к якорному колесу.

Неувертливая цепь с тяжелым, откованным в сельской кузнице якорем поползла в воду. Через несколько минут цепь натянулась, галиот встал на якорь. Чурин перекрестился.

– Вовремя собаки завыли! – Прошел к штурвалу, развернул карту и невольно ахнул.

– Чьто? – поинтересовался лекарь.

– На карте указана совсем другая глубина – четыреста шестьдесят два метра.

– Можно подумать, что составитель карта сам лазил эта глубина.

– М-да, господин адмиралтейский лекарь, – удрученно пробормотал Чурин, – вы безусловно правы – он не лазил на эту глубину.

– Спокойная вам ночь, господин Чурин, – ложитесь спать – минут сорок вы можете поспать, пока не станет светло. Будет утро – будет новость.

Утро не наступало долго. На палубе самозабвенно храпели пьяные люди – ни один из них не проснулся, когда выли собаки, не проснулся из них никто и на рассвете.

Собаки, едва «Святой Петр» бросил якорь и перестал скрежетать железом кабестан, успокоились – ни Маркиза, ни Граф больше не подавали голоса. Собаки тоже ждали, когда придет утро.

Воздух перед галиотом порозовел, туман немного приподнялся над водой, заколыхался плотной массой, сбитой в творог. Устюжанинов заглянул за борт, увидел несколько голубых рыбешек с темными спинами… Здесь был другой мир, другая природа, совсем не та, что на Камчатке.

Где-то далеко, пока еще невидимое, из моря начало подниматься солнце, воздух порозовел еще больше, туман стал распадаться на куски, словно бы его накрывала неведомая сила… Вот среди голубых рыб неторопливо проскользила крупная оглаженная тень с косым плавником, в воде родился брызжущий светлый огонь – и ни одной васильковой рыбехи не стало – все исчезли. Большая рыба принадлежала к числу владычиц морей, такая если захочет проглотить галиот – проглотит и его, вместе с людьми, – не только стадо проворных голубых теней, способных рождать подводный свет.

На палубе тем временем начали ворочаться, стонать вчерашние выпивохи; бывший канцелярист Судейкин, подкатившийся во сне к самой шлюпке, с хрипом схватился за голову, подергал ее, словно овощ, который надо было вытащить из земли, спросил самого себя:

– Отчего так сильно болит эта бестолковая репа?

Он, конечно же, знал ответ, но озвучивать его не стал, застонал жалобно, закхекал, задыхаясь, на голос канцеляриста привычно среагировал Рюмин, взвыл по-кошачьи – ему было хуже, чем Судейкину, совсем плохо.

На палубу выбралась Маркиза, понюхала Рюмина и брезгливо отвернула голову в сторону. В воздухе висел удушливый запах непереваренного алкоголя. Вот, как говорится, и попили водицы.

Когда туман рассеялся окончательно, все увидели неподалеку зеленый, с кудрявыми шапками высоких деревьев остров.

– Ур-ря-я-я! – восторженно заверещал непроспавшийся, окутанный алкогольным облаком Судейкин, на четвереньках подполз к борту и, перевалившись через него, тяжелым мешком шлепнулся в воду.

Прохладная утренняя вода мигом привела бывшего канцеляриста в чувство и он, коротко взмахивая руками, поплыл к острову. За ним в море прыгнули еще несколько человек, гуськом двинулись вслед за Судейкиным.

Алеша не выдержал, притиснул к себе собачьи морды, потом, растрогавшись, поцеловал Маркизу, следом – Графа.

– Если бы не вы, мы бы налетели на этот остров и разбились бы, – сказал он. – Спасибо вам, – вновь поцеловал Маркизу, потом – Графа.

Той порой на воду спустили шлюпку, за ней – легкую алеутскую лодку, сшитую из прочных нерпичьих шкур. В шлюпку прыгнули несколько человек, в лодку, рискуя перевернуться, – также несколько. Полтора десятков ударов весел по воде – и лодка обогнала неторопливую тяжелую шлюпку.

Остров, судя по всему, был небольшой, обкатанный водой, будто голыш – ни одного острого угла, зелень на нем была изумрудная – ни единого каменного откоса, словно бы в море бросили ком земли, который спокойно лег на дно, в него кинули несколько семян, из которых проросли деревья – в результате возник райский уголок.

Шлюпка вскоре вернулась, Алеше Устюжанинову в ней досталось место – крохотный клочок на кормовой скамейке; когда отчалили, Маркиза с Графом, возбужденно носившиеся по палубе, прыгнули в воду и поплыли рядом со шлюпкой.

Когда немного отошли от «Святого Петра», Алеша оглянулся и чуть не присвистнул от удивления – таким маленьким оказался галиот. Как же на нем поместилось столько людей?

На острове пахло цветами. Звенели голоса птиц. Соединенные вместе, они превращались в птичий грай, способный задавить любой другой звук, даже рявканье пушек «Святого Петра», иногда несколько птиц смолкали, отключались и тогда становились слышны отдельные голоса… Таких голосов раньше Алеша не слышал. Наверное, это были птицы, которым уготовано жить только в раю, это о них в Большерецке рассказывал Беневский.

Недалеко от места, к которому причалила шлюпка, за излучиной, в море впадала бурливая речушка с холодной и, как оказалось, очень вкусной водой. На берегах речушки, по обе стороны ее, лежали люди – сюда переместился уже весь галиот, – и пили, пили воду, никак не могли насытиться. Пили, не отрываясь, брызгались, кричали восторженно, лили воду на себя, хохотали.

Первым от воды оторвался Судейкин, перевернулся на спину и хлопнул кулаком по тугому пузу.

Вода фонтаном выбрызнула у него из ноздрей.

– Уф! – сказал на это Судейкин.

Устюжанинов пил воду долго, не отрываясь – наполниться ею хотел по самую макушку. Потом, как и Судейкин, отвалился от речки и опрокинулся на спину. Далее, в подражание Судейкину, ударил себя кулаком по животу.

Думал, что у него, как и у канцеляриста, выбрызнет из носа вода, но из носа ничего не выбрызнуло, даже остатки насморка там остались. Фокус не удался.

Алеша на четвереньках отполз в сторону, потом поднялся на ноги, сделал несколько шагов и очутился в высоком зеленом лесу.

Громкое пение птиц здесь не оглушало так, как оглушало на берегу реки. В кустах звенели, издавая режущие металлические звуки, какие-то сверчки, а может, кузнечики, чтобы разобраться в этом, надо было изловить голенастого и, видать, не бескрылого «певца».

Неожиданно под ногами Алеша увидел свежий помет, очень похожий на козий, только горошины были крупнее козьих. С охотничьим промыслом Алеша Устюжанинов был знаком – и на соболя ему доводилось ходить, и на дикого северного оленя. И из ружья он умел стрелять. Отец его хоть и священникам был, а стрелял так, что вызывал восхищение у охотников.

Это умение Устюжанинов-старший передал и сыну. Алеша минут пять с интересом просматривал помет неведомого зверя. Кто же это мог быть? А вдруг из неведомого зверя можно сварить хорошую похлебку? Мясную… А?

Хоть и ринулись люди на остров, сломя голову, ошалев от того, что видели землю и издали ощущали дух свежей пресной воды, – как звери, – а не все лишились разума: и Беневский, и Хрущев, и Панов взяли с собой ружья.