Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев

«Динамо» имело свое управление по строительству и эксплуатации спортивных сооружений, финансово-плановое управление, всевозможные медицинские подразделения, управление международных связей, промышленные управленческие структуры. Когда после Московской Олимпиады я принимал аппарат у Петра Степановича Богданова, численность этого аппарата составляла шестьсот человек. То есть это однозначно была самая большая спортивная инфраструктура Советского Союза. Промышленная база Спорткомитета была значительно ниже.

* * *

Когда после того совещания я направлялся в свой кабинет, позади меня шел заместитель министра внутренних дел по кадрам — он входил в Президиум. Я тогда остановился прямо в коридоре и в лоб спросил его:

— Что же вы творите?

Когда человека ошарашиваешь прямым вопросом, он обычно говорит правду — просто не успевает просчитать другие варианты. Вот он мне и ответил:

— Вы, Валерий Сергеевич, слишком сильно контрастируете с другими руководителями, занимая этот пост.

Вот тут-то я и вспомнил: когда мы вступали в Европейский союз полицейских, и я привез в Москву президента этой организации — испанца, проблема была в чем: «Динамо» олицетворяло и КГБ, и МВД и могло войти в этот Союз только своим «милицейским» сегментом. Но присутствие в международной организации КГБ иностранцев сильно смущало — что было абсолютно понятно. И тогда я уговорил министра внутренних дел Вадима Бакатина этого испанца принять. Он согласился, благодаря чему мы в этот Союз полицейских все же вступили.

До этого Бакатин как-то обращался ко мне с просьбой дать ему возможность посмотреть своими глазами, что такое московское «Динамо». Сам он когда-то играл в русский хоккей, был довольно спортивным. И когда мы с ним поехали по всем спортсооружениям, проехались по спортивным базам, когда он увидел витрины с призами, кубками и понял, какая за всем этим стоит история, то сказал:

— Да… «Динамо» — это не клуб. Это — империя.

Ну а любая империя, как известно, имеет свое время для того, чтобы упасть. Я вернулся в госпиталь, долечивался там вплоть до самого лета, и все это время в «Динамо» велась работа по моему уничтожению. Оппоненты оказались жестокими. Я старался понять их — и не мог. Ну ладно, уничтожить меня. Но зачем было уничтожать «Динамо»?

Когда «выходишь в тираж» — становится очень заметно, как вокруг тебя меняется мир. Заходит, допустим, в зал на каком-нибудь мероприятии человек, в судьбе которого ты принял достаточно большое участие, проходит кружным путем мимо, а потом так тихонько и вроде как невзначай подбирается поближе — поздороваться, но так, чтобы окружающие обратили на это как можно меньше внимания. Вот это самое неприятное — понимать, что люди отворачиваются от тебя лишь потому, что ты не при должности. Привыкнуть к этому невозможно — я пытался. Потом понял, что просто не нужно обращать на это внимания.

К моему великому счастью таких людей вокруг меня оказалось не так много. Но именно в тот период своей жизни я понял, что главное заключается не в том, чтобы подняться после того, как судьба швырнула тебя вниз, а в том, чтобы не затаить внутри себя обиду, переходящую в ненависть по отношению ко всему вокруг. А ведь я был очень близок к этому, когда распустил «Динамо» и в жизни началась полоса, на протяжении которой я в основном скитался по больницам.

Откуда идут все мои рабочие неприятности, я к тому времени понимал очень хорошо. И чувствовал, что у меня внутри по отношению к этому человеку растет какая-то черная, звериная ненависть. Готов был его удушить своими руками, уничтожить. Причем это состояние было не аффектом, как тот миг, когда я чуть не швырнул табуретку в голову Чурбанова, а длилось несколько месяцев и не становилось слабее.

Переживать это было очень тяжело. Но в один прекрасный день я совершенно неожиданно для себя вдруг даже не произнес, а ощутил в себе фразу: «Бог ему судья». С того самого дня вся обида на внешний мир и ненависть на отдельных людей просто ушли. Более того, с этими же людьми я стал совершенно спокойно общаться, если того требовала ситуация: эмоционально они перестали вызывать у меня какую бы то ни было реакцию.

Очередной этап моей государственной службы начался в день моего пятидесятилетия. Я как обычно был в клубе под трибунами, занимался разгребанием каких-то очередных проблем, и тут вдруг безо всякого предупреждения начали съезжаться с цветами и подарками мои бывшие динамовские коллеги — из Молдавии, Эстонии, Армении, Грузии. Мы быстренько организовали столы, чтобы хоть как-то угостить людей, отметить праздничное событие, так сказать, в разгар застолья к нам присоединился Шамиль Тарпищев. Поздравил, посидел немного, потом вдруг встает и говорит:

— Не расходитесь. Я сейчас вернусь.

Часа, наверное, три, если не больше, мы его ждали. Вернулся Шамиль с подарком — указом Ельцина: «Назначить Валерия Сысоева председателем Координационного совета по физической культуре и спорту при Правительстве России».

Должность в высшей мере странная — без штатного расписания, без всего. Но — указ Президента.

Оказывается, прецедент был не первым. В свое время Борис Николаевич точно таким же образом назначал на какую-то правительственную должность Владимира Маслаченко. По тем временам сборная ветеранов футбола периодически играла товарищеские матчи со сборной Правительства России. Однажды в «правительственные» ворота поставили Маслаченко. Ребята из команды ветеранов по этому поводу вслух возмутились: какое отношение Маслаченко имеет к Правительству России?

Борис Николаевич тут же подозвал секретаря:

— Дай лист бумаги.

И собственноручно написал Указ: «Назначить…»

Как только матч был закончен, он ту бумажку собственноручно же и разорвал.

Все это страшно напоминало первоапрельскую шутку. Тем не менее, Шамиля я тогда совершенно искренне поблагодарил — в тот момент мне была ценна не должность, а моральная поддержка. Но потом вновь наступил странный для меня период. После развала страны была создана координационная комиссия, которую возглавлял Геннадий Бурбулис, а одним из главных идеологов этой комиссии был Борис Федоров. Он откровенно фильтровал, что ему подойдет в его деятельности в Национальном фонде, какие и кому оставить фабрики, спортивные сооружения. Это же читаемо потом стало. И пока не пристроили в бизнес все то, что раньше принадлежало Спорткомитету СССР, никаких штатных перестановок не совершали. Периодически кто-то поднимал вопрос о том, что надо создавать руководящий спортивный орган, оформлять штатное расписание, то есть начинать работать. И когда на одном из совещаний Бурбулис попросил присутствующих высказать предложения по кандидатуре председателя Спорткомитета, Петр Виноградов ему сказал:

— Что тут думать? Вот, готовый председатель.

И на меня показывает.

* * *

Зачем я тогда был нужен Тарпищеву? Возможно, это просто была своего рода благодарность в мой адрес: когда-то, придя в «Динамо», я взял к себе Шамиля, когда того уволили из Спорткомитета. Не исключаю и того, что в тот период я был нужен Тарпищеву, как противовес Смирнову. В свое время Виталий Георгиевич продвинул Тарпищева в Международный олимпийский комитет, но потом возникла ситуация, когда позиции Шамиля в МОК пошатнулись. Сватали в МОК Бориса Березовского.