Святополк окаянный - Александр Майборода

Когда они сблизились на расстояние пятидесяти шагов, печенеги остановились. И с их стороны послышалось предложение заложникам идти к ним.

Как только городские заложники шагнули вперед, безоружные печенега также пошли им навстречу.

Еще через небольшое время делегация печенегов вошла в ворота. Печенеги в свою очередь не стали угонять заложников далеко, они стояли в поле кучкой под охраной оставшихся печенегов.

Перед тем как подойти к печенегам, Радко подозвал к себе одного из своих воинов и, зловеще посматривая на Мутора, громко, чтобы тот слышал, приказал:

— Следи за Мутором. И если я дам знак или он подойдет к печенегам, немедленно убей его!

Мутор побледнел, как полотно.

— За что?

Радко объяснил лаконично, но доходчиво:

— Это на случай, если ты захочешь что-либо сказать печенегам.

Мутор мотнул головой.

— Тогда я лучше пойду домой.

— Это ты как хочешь, — сказал Радко и поторопился к воротам.

Мутор покосился на воина с решительным лицом, да и от греха подальше скрылся на своем дворе.

Делегацию печенегов Гудим встретил добродушным вопросом: «Вы еще не устали стоять под стенами?»

Печенеги, робко стеснившись овечьим гуртом, пытаясь рассмотреть, что происходит в городе, крутили головами. Над ними висело удивленное тихое блеяние. Им было непонятно, — город уже длительное время находился в осаде, и к городу не было никакого подвоза продуктов, однако лица окружающих людей были веселы, и по ним не видно было, чтобы они голодали.

Заметив это, Гудим весело спросил:

— Чего озираетесь? Хотите увидеть, что происходит в городе? Ну так смотрите, у нас тайн нет.

Один из печенегов осмелился задать вопрос:

— А почему я не вижу голодных?

Гудим громко захохотал. Вместе с ним захохотали старшины и находящиеся рядом люди. Через пару минут, закончив смеяться, Гудим вытер слезы, проступившие от смеха на глазах, и махнул рукой:

— Ну идемте, я кое-что вам покажу.

Окруженных толпой горожан печенегов провели на площадь перед старшинской избой.

Печенеги ничего не понимали. На площади они видели два обычных колодца. Чуть в стороне горел костер, рядом с ним стоял котел.

Остановившись рядом с колодцами, Гудим, у которого от страха, что обман раскроется, ноги и руки кисли, как ватные, приказал женщинам, стоявшим рядом с котлами: «Черпайте и варите!»

Молодая женщина с румяным лицом зачерпнула ведром из колодца раствор и перелила его в котел. Двое дюжих мужчин подвесили котел над костром. Вскоре вода закипела. Женщина зачерпнула из котла ковшом и подала Гудиму.

Гудим распорядился: «Теперь черпайте из другого колодца».

Женщина зачерпнула другим ковшом из второго колодца и также передала его старшине. Гудим отпил из обоих ковшей, довольно вытер ладонью усы и, подав ковши печенегам, предложил: «Попробуйте!»

Печенеги осторожно отхлебнули из ковшей, и у них вытаращились глаза.

— Что это? — изумленно воскликнул старший из печенегов.

Гудим, показывая рукой на колодцы, снисходительно пояснил: «Из этого колодца мы черпаем раствор для киселя. А из этого — сыту пресладкую. Так что хоть десять лет стойте перед нашим городом, и ничего не сделаете. У нас сама земля дает корм. Если же не верите, посмотрите своими глазами».

Печенеги начали заглядывать в колодец, там действительно плескалась жидкость.

А Гудим зловеще вещал над ними: «Уже наступили сильные холода, и скоро все ваше войско заметет снегом, и вы замерзнете. У вас кончается корм для скота. А когда ваши кони начнут умирать с голоду, подойдет князь Владимир с войском. И тех, кто не замерзнет, или кто не умрет с голоду, он убьет. Так что вы себя только губите».

У печенегов от страха посинели губы. Старший из печенегов, посматривая то на колодцы, то на горожан, задумчиво проговорил: «Это необыкновенно. Но ни за что не поверят наши князья, если сами не отведают этого киселя и сыты».

От торжества Гудим готов был лопнуть, и он с трудом себя сдерживал. У некоторых же окружающих горожан вообще губы от радости растянулись до ушей. Правда, это шло на пользу. Печенеги вместо изнеможенных плачущих горожан видели перед собой сытых и довольных людей.

Гудим небрежно проговорил: «Так в чем же дело? В колодце этого добра много, отчерпнем, прибудет еще. Можете взять хоть кадки кисельного раствора и сыты».

Гудим вновь раскатисто захохотал, затем предупредил:

— Только кадки нести будете сами.

— Кадки мы не донесем, — возразил старший из печенегов и попросил: — Налейте нам по горшку из каждого колодца.

Гудим, у которого сердце готово было выскочить из груди, приказал:

— Налейте им по большому горшку из каждого колодца. Пусть видят, что нам не жалко.

Старшим среди печенегов, ходивших в Белгород, был опытный воин Балха. Он многое видел и многое испытал, доказательством тому были многочисленные шрамы на лице, полученные в сражениях. Сражений было так много, что он им и счет потерял, — да и к чему их считать, когда вся жизнь сражение. Но увиденное в осажденном городе его чрезвычайно поразило. Как человеку практичному и циничному ему с трудом верилось в то, что он видел собственными глазами. Но бывает глаза и обманывают...

Но Балха не мучился над этим, потому что его задачей было только сообщить князьям то, что он видел собственными глазами и слышал собственными ушами. А решать, что правда, а что ложь, будут князья. Если князья пожелают, то они выслушают и других воинов, ходивших в город. И те в свою очередь расскажут о том, что они видели своими глазами и слышали своими ушами.

И чтобы его мнение не повлияло на других, Балха приказал своим товарищам под страхом смерти хранить молчание. Так они и приехали в лагерь с лицами восставших из ада мертвецов.

Оставив товарищей около входа в княжескую юрту, Балха приказал воинам, охранявшим юрту, следить за ними, и если кто попытается заговорить, того немедленно убить.

С гробовым выражением на лице, держа в руках горшки, он вошел в княжескую юрту и около входа опустился на колени.

Пол юрты устелен коврами. Напротив входа на подушке сидит хозяин — каган Куря. Он толст и могуч. Голова его брита до зеркального блеска. На нем халат из тонкого черного китайского шелка, с шитыми серебром и золотом драконами.

Полукругом у стены шатра сидят остальные князья — насупленные лица, жестокие глаза. Руки на рукоятках кривых мечей.

Увидев своего лазутчика, каган, вонзившись в него тяжелым, как меч, взглядом из-под нахмуренных бровей, толстой черной чертой прочертивших узкий лоб, степенно проговорил: