Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов

— …У нас есть знамя! — Маститый литератор завершал выступление. — У нас есть вождь! Да, да, вождь! Я не боюсь этого слова! Человек чести, человек кристальной честности и высокого ума, я о тебе говорю, Егор! В нашем движении лучшие люди России, которые смогут встать у руля великой нашей Родины.

Ему хорошо аплодировали, тем самым как бы включая темпераментного писателя в число вышеупомянутых лучших людей. Да еще и вождь растроганно расцеловался с ним. Покончив с поцелуями, овладел микрофоном сам Марков.

— Итак, соборность. Итак, государственность. Итак, великодержавность. Итак, развитие промышленности и сельского хозяйства. Итак, перераспределение богатств с тем, чтобы не стало бедных, — тезисно определил вождь программу движения и приступил к расшифровке заявленных тезисов.

— Вы должны были быть в толпе, Эва, — сказал в спину макси-Дурбин Альберт. Весьма сердито сказал, потому что Эва маячила в отдалении от сборища.

— Я не хочу в толпе. — Эва, молниеносно развернувшись, предложила-скомандовала: — Уйдем отсюда.

— Надо смотреть и слушать, — напомнил Альберт.

— Я смотрела и слушала. Неинтересно.

— Здесь не кино. Для дела надо.

— Для дела не надо, — настаивала Эва. — Я ухожу.

— Тебе решать. — Альберт уже не противился.

— Я решила, — сообщила она и не торопясь пошла к проспекту Мира.

А на трибуне белоглазый бард взял гитару в руки, улыбнулся митингующим обаятельно, потом резко согнал улыбку с лица и запел:

В этот вечер вручали элитную литературную премию за выдающиеся достижения в прозе и поэзии. Виктор Кузьминский, ясное дело, среди номинантов не фигурировал (поэтом отродясь не был, а в прозе был излишне понятен), но на праздник приглашен был.

Без интереса прослушал стихотворную (верлибром) благодарность награжденного и от этого сверх меры вдохновенного мальчика-старичка (поэта), без удовольствия увидел счастливые слезы плешивого графомана (прозаика), с отвращением воспринял заключительную речь председательши жюри, известной критикессы, приветствовавшей в лице лауреатов новый этап российской литературы — симбиоз андеграунда, авангарда и поп-арта.

Утешила халява. Бродил с тарелкой и рюмкой среди толпы, шлепался ладошками со знакомцами, перебрехивался с окололитературными дамочками, без энтузиазма целовался с бывшими дружками и подружками, периодически меняя тарелки и рюмки. Довел себя до приятности и часам к десяти вечера добрел до шелестевшего в углу громадного плоского телевизора.

…Оператор с удовольствием панорамно фиксировал огромное лоскутное одеяло. Оно просто царило на плоском экране. По необходимости кратко мелькали крупные планы выступавших на митинге движения «Патриот»; неизвестно зачем торопясь, корреспондент вкратце излагал тезисы выступлений Сусанны, писателя и вождя.

Не оборачиваясь, Виктор спросил:

— Большие тысячи, наверное, на одеяльце ухлопали, а, Валерий?

И обернулся. Угадал: за спиной его, пригорюнясь, стоял маститый писатель Валерий Кириллович Чернавин, который со спины Кузьминского не узнал.

— Ты-то чего беспокоишься? Не твои же.

— А чьи?

Простодушный вопрос этот привел писателя-патриота в ярость. Попробуй ответь конкретно. Ответ прозвучал, как обличающая зажравшегося интеллектуала сентенция:

— На пожертвования не шибко богатых граждан этой нищей страны, Витек.

— Не понял, какой страны, Валюта.

— Той, что осталась от великой державы.

— Понятно. За державу обидно, — согласился цитатой из знаменитого фильма Кузьминский. — Но кое-что непонятно насчет не шибко богатых. Аппарат новой, с иголочки, партии, филиалы в регионах, которым, кровь из носу, надо завербовать пятьдесят тысяч членов, газетка или, как выразился классик в кепке, не только коллективный агитатор, но и коллективный организатор — все это больших денег стоит, как ни раскинь — без шибко богатых граждан этой нищей страны не обойдешься.

— «Завербовать!» — брезгливо протянул Чернавин. — Слова, будь добр, выбирай. Мы не вербуем, к нам идут по зову сердца.

— Извини. По зову — так по зову. По зову сердца. Но, как выразился классик в треуголке, путь к сердцу солдата лежит через желудок.

— Каким ты был, таким ты и остался, — изволил процитировать и Чернавин.

— А каким я был?

— Дешевым остряком.

— Лучше испытанным. Как у Блока.

— У Блока испытанные остряки гуляют с дамами. А я — не дама. И ты мне надоел. Будь здоров, Витюша.

Маститый прозаик, уходя, небрежно отсалютовал, но был бесцеремонно остановлен: нетрезвый весельчак Кузьминский железным пальцем вцепился в рукав его твидового пиджака.

— Ты же, сын удава, не ответил на мой вопрос. Так из чьей ладошки вы клюете, патриоты страны?

— Отцепись, алконавт! — заорал Чернавин.

— Что и требовалось доказать — скандал. Разговор на громких басах привлек внимание творческой общественности. К телевизору, у которого звучно дискутировали два писателя, поспешно подтягивался народец.

— Хочешь, подарю название для твоего нового романа? — не отпуская писателя-патриота, предложил разошедшийся Кузьминский. — «Истинный патриот в смертельных объятиях коварного боа-констриктора»! Бесплатно. Длинновато, правда, но каково?

Про боа-констриктора он проорал в полный свой неслабый голос.

— В рыло получить захотел? Получишь! — пообещал Чернавин, чем несказанно обрадовал Виктора, тут же жалостливо завопившего:

— Убьет! Ой, убьет! — И совсем плачуще: — Убивают!

Общественность веселилась, сравнивая габариты потенциального убивца и жертвы. Жертва — Кузьминский — была на голову выше, да и в плечах шире. Но захватывающий диалог на самом интересном месте прервала председательша жюри. Протиснувшись сквозь зрителей, сказала строго Чернавину:

— Стыдно, Валя! — а Кузьминскому приказала: — А ты отпусти его!

Он отпустил твидовый рукав. Писатель-патриот развернулся и тяжелым шагом двинулся к выходу.

— Спасибо, что не убил! — поклонился вслед Кузьминский.

А председательша без напряга перешла на общедоступный сленг:

— Неплохо бы и тебе покинуть поляну, отзывчивый Витя!

— Извини, Натаха, недопил.

— Представляю, что бы здесь было, если бы ты допил!

— Недопоняла. Я к тому, что еще норму не добрал.

— Без безобразий сможешь?

— Как же я без безобразий?

— Абгемахт, гопник. Только аккуратней. Тут помимо своих — и депутаты, и министры, и прочая. С непривычки не поймут.