Карта любви - Эмма Картер

Зоя рассмеялась на слова Келли:

– Мило, мило, мне это нравится.

Одетая в невыразимое сочетание нарядов – розовое платье, резиновые сапоги, соломенную шляпку и черный кожаный пиджак, – Зоя взяла со стола жареную луковицу и запила бокалом вина.

– Лучше расскажи об этом Джеку, вместе посмеемся. И знаешь что? Не волнуйся, – продолжала она развязно, ставя бокал между сырным пирогом и пловом, покрытым киви. – Мы каждый раз видим Джека с новой женщиной. Привычное зрелище. А поэтому можно заключить; что ты его последнее увлечение... – Неожиданно Зоя запнулась и закрыла рот рукой, словно бы испугавшись самой себя. – Ой, что я говорю. Простите, доктор Уэст. Я вовсе не хотела как-нибудь вас обидеть.

– Меня зовут Келли, – насмешливо поправила ее доктор Уэст. – И я не обиделась.

Келли вернулась к главному столу и положила себе кусочек жареной говядины. Джек специально дразнил ее, поняла она наконец. Наверное, он хотел, чтобы всю вечеринку она чувствовала себя не в своей тарелке.

После поздравлений и роскошного ужина Джек буквально спас Келли от разговора с двумя тетушками, которые атаковали ее, и повел на танец. Тогда она и сказала ему, о чем они говорили с Зоей. Они присоединились к другим танцующим парочкам на самодельной танцплощадке в саду, где гости наслаждались прекрасными песнями ретро, годов шестидесятых.

– Да если ты хотя бы намекнешь кому-нибудь из них, что мы собираемся пожениться, то у половины из твоих пожилых родственников случится сердечный приступ. Тетушка Барбара уже дважды извинялась за то, что забыла мое имя. Ее можно понять: если она станет запоминать всех подружек своего любимого племянника, то в ее памяти не останется места для собственного адреса, ты понял? – негодовала Келли.

– Ты же понимаешь, что она преувеличивает. – Воспользовавшись медленным темпом музыки, Джек склонил голову и слегка прижал губами мочку ее уха, поцеловав при этом шею. Келли затрепетала от удовольствия. – Так тебе здесь нравится, насколько я понял?

– Да уж. – Келли попыталась положить руки ему на плечи. Но от утренних упражнений на море мышцы так болели, что ей пришлось довольствоваться малым. Она взяла его за руку. – Мне здесь ужасно нравится.

И это было правдой. Ее собственная семья была маленькой и тихой по сравнению с его шумным и многочисленным семейством. У него повсюду было полно родственников, и это окончательно пленило Келли.

– Да здесь просто идиллия. Тебе, наверное, было весело здесь, когда ты был ребенком.

Ферма, конечно, не была огромной по новозеландским масштабам. Отец Джека рассказал ей, что у них в год вырастает до тысячи овец и ста пятидесяти голов крупного рогатого скота. По ее понятиям, это было не слишком мало.

– Я вообще удивляюсь, как это вы смогли покинуть такое потрясающее место, – сказала она Джеку. – Странно, что вы трое выбрали медицину, а не фермерство как главное занятие вашей жизни.

– Наш дедушка работал местным врачом в течение тридцати лет, до самой смерти.

Диджей объявил перерыв в танцах, и Джек, взяв под руку подругу, повел ее прочь от яркого освещения и прочь от толпы, ближе к ряду сараев, скрывавшихся где-то неподалеку в полной темноте. Музыка затихла, и только теперь Келли могла услышать блеяние овец, которые были кругом. Наверное, подумалось ей, веселье перебудило бедных животных.

– Зато на школьных каникулах мы постоянно вшивались здесь, мы ходили кругами возле нашего деда, который ухаживал за животными, – продолжал Джек. – Мы-то думали, что помогаем ему, тогда как на самом деле мешали. Но он был с нами терпелив.

Келли внимательно посмотрела на Джека. Вокруг было тихо и спокойно. В небе сияла полная луна, и все было отлично видно и без электрических фонарей. Келли расстегнула на его рубашке одну пуговицу и скользнула рукой по его груди, нащупав тугой сосок.

– Тебе не пришлось по душе его занятие, и ты пошел другим путем. А ему, наверное, нравилось, когда вы были рядом с ним.

– Ты так думаешь? – Джек потянул ее подальше в тень и расстегнул ее платье, все пуговицы до одной. Она слышала его хриплое дыхание. Вот он коснулся ее груди ладонью. – Тебе так нравится?

– ...

Тогда он поцеловал ее грудь, и она запрокинула голову, чувствуя, как ее волосы упали на спину, выгнулась, горя желанием.

– А тебе нравится?

– Разве об этом надо спрашивать? – Его голос был хриплым.

Он обнажил ее грудь, поддерживая за талию. Его пальцы дрожали, словно у вора, крадущего ценную вещь. Теперь он снимал ее платье целиком, нетерпеливо, как школьник, впервые коснувшийся женского тела. Под платьем не оказалось нижнего белья. Она не надела ничего, кроме колготок. Келли горела желанием, тело нетерпеливо дрожало. Джек замычал от удовольствия.

Не медля более ни минуты, он поднял ее на руки, и... она протестующе застонала.

– Джек, мы не можем... здесь, – слабо возразила она, когда он понес ее прочь, мимо сарая и амбаров, направляясь к темнеющему окнами дому.

– Только не сейчас. А ну как они хватятся нас. Джек остановился. Но только для того, чтобы прижаться к ее губам.

– Ты думаешь, теперь для меня это важно?

Келли осознала, что для нее тоже это не важно. В тот момент, когда он нес ее на руках к дому и крепко целовал, ей было все равно, если бы даже весь свет узнал об этом.

Джек понес ее через заднюю дверь дома. Поднялся по лестнице на второй этаж, затем взлетел на третий. Полная темнота. Его движения даже в темноте были уверенными и твердыми, он тяжело дышал, поднимаясь. Казалось, ему все равно, сколько она весит, он нес ее, как пушинку, как легкое перышко, взлетая под самые небеса. Единственная комната наверху была комнатой его матери, где она занималась шитьем. Там стояла машинка, валялись клочки разнообразных тканей, на гладильной доске расположился пузатый утюг, а около арочного окна, освещенная лунным светом, струившимся из окна, стояла широкая кровать.

Джек захлопнул дверь и положил любимую на кровать. – Моя детская спальня, – сказал он изменившимся голосом. Он начал медленно расстегивать рубашку. – Но сейчас здесь нет ничего моего. Моя мама не слишком сентиментальна. Однако я сам прекрасно все помню. И чтобы предупредить твой вопрос, я скажу: до тебя здесь никого не было, ни одной женщины.

Келли, несмотря на крайнее возбуждение и желание, была очень тронута его высказыванием. Она почувствовала, как по-особому он к ней относится, если привел ее сюда, – значит, она была в своем роде единственной.

Она сбросила туфли, когда он аккуратно опустил ее на кровать, и теперь снимала колготки, затаив дыхание наблюдая за его действиями. Джек, не проронив ни слова, следил за ней: вот она сняла колготки, обнажив округлое бедро, затем помедлила, о чем-то раздумывая. Ее медлительность буквально лишила его рассудка.

– Ты не собираешься раздеться сам? – спросила она хриплым дрожащим голосом. Рубашка на нем была расстегнута наполовину, все остальное наглухо застегнуто.