Квадрат жизни. Грань первая. Путешествие - Дар Амурский

мучаешься, косячишь не по-детски, а потом узнаешь простейшее решение, которое под носом лежало. Так вот, если узнаешь о нормальной дороге потом, можешь себя не корить, все мы одинаковые дураки бываем.

— Сдалась мне эта верная дорога. Дело уже прошлое. А на собственные ошибки сквозь пальцы смотрю. Хотя такими приемами лучше не злоупотреблять. Как минимум, это для путешествия опасно, когда насильно прорываешься там, где не положено. Равновесие как бы нарушаешь, но не будем в такие дебри философии лезть, — возвращаю на голову шляпу, и, осушив свою флягу, пускаюсь в путь, в очередную неизвестность.

Золотое дно

Юношеская удаль не растратилась с годами, поэтому вопреки логике мы пустились к озеру рысцой, иногда переходящей в бег, благо, что дорожка позволяла. Было радостно от стремительного движения к видимой глазу цели. На бегу мне вспомнилось детство, когда ощущал себя самолетом, берущим разбег, окрыленный неистовой тягой вверх и вперед. Мне даже под ноги глядеть не приходилось, как по взлетной полосе бежал, и смотрел скрывающуюся вместе с высотой спуска даль. Озеро манит плавными очертаниями своих зеленых берегов. Лиственный лес обещает множество диких вкусностей вместе со спокойным сном, под раскидистыми деревьями. Уже в мыслях представляю заслуженный отдых, после изнурительного топтания ног, больше похожего на самоистязание, ибо большой радости в тех лабиринтах мы не получили.

До моего слуха долетает окрик Ванька:

— Куда несешься.? Забил что ли на свое правило? Давай тихо подберемся, — он догоняет меня, и, переходя на шаг, спокойно говорит. — Ты уже лагерь-то заметил? У меня фобия пока не развилась, но все к тому идет. Хотя к народу тянет, и не только из выгоды.

Соглашаюсь с его доводами, сбавляю шаг, начинаю присматриваться к лесу, в котором скрывается тропа. Сомневаюсь в существовании суровой стражи, патрулей на периметре и сети доносчиков, но за сотню метров до контрольной точки в кусты мы сворачиваем и разделяемся. Наверно со стороны выглядим смешно, со своей дилетантской разведкой, однако внутренний покой приходит. Цветных тряпочек на головах не замечаю, как и светлых балахонов. Людей никто не тиранит, и в вечерних сумерках они ведут себя вольно, даже расслабленно. Темнота сгущается и пора явить себя маленькому островку, если не культуры, то хотя бы общества.

Поднявшись с колен, спокойно направляюсь к главной тропе. Сбоку слышится шорох, и выходит завершивший свою часть разведки Ваня. Он сразу отчитывается:

— Супостатов и фанатиков не обнаружил. Подловил человека возле ручья, выяснил обстановку. Хмурый, но разговорчивый. Говорит здесь у них золотое дно, хочешь трать, хочешь зарабатывай. Вот и все.

— Вольно, солдат, — отвечаю, посмеиваясь. — Меня тоже все устраивает, но надолго залегать на этом дне не будем. Просто мне от этого мира почти ничего не нужно, если говорить грубо, поэтому не вижу смысла надолго зависать.

Стоянка представляется мне чем-то средним, между старым рынком и замороженной стройкой беженцев, по нелепой случайности забредших в живописное место. С востока видна озерная гладь, поросшая вдоль берега лотосами, с севера наступают исполинские деревья, а с запада открывается свободный вид на перетекающие друг в друга поляны, и целые луга, с перелесками из тех же гигантских кленов и ясеней. И посреди этого торжества дикой красоты притулилось рукотворное недоразумение, которое рукотворным называть слишком громко. От внешней неприглядности мне отстраниться куда сложнее, чем от своих потребностей, ибо непривычно видеть такой бардак в нашем переродившимся мире.

Мы свободно шагаем по центральному проходу, не вызывая интереса. Местные имеют озабоченный вид, куда-то спешат и обходят нас как мебель. В мыслях зудит желание устроиться за пределами бардака, и никто слова поперек не скажет. Однако собственный голос разума твердит, что так мы выкажем слабость, пусть и на одну ночь. Ванёк продолжает кружить в мешанине палаток, самодельных навесов, каких-то убежищ из веток и просто настилов, с заинтересованным видом ища место. Утешает лишь отсутствие охотников за чужими грузами и секретами. Впрочем, ни того, ни другого мы не имеем, ну почти, а моя открытая память и восприятие не в счет. Приятель находит ровную пустую площадку, как наиболее заинтересованный в контакте с людьми. Снимает ношу, обозначая свой выбор рядом с невозможных размеров грибом, который мне сперва показался деревом. Осматриваю чудо не природы, а современной биологии, и смеюсь над нашими соседями, притулившими дырявую палатку под широчайшей шляпкой грандиозного боровика.

К нам тут же подбегает щуплый человек в шортах, с двумя громилами за спиной. Мы и опомниться не успеваем, как на нас осыпают вопросами:

— Место уже оплатили? С Демидычем договорились? Что-то не помню вас. Да-да, добрый вечер, — он нервничает, это слышалось в интонациях, и заметно по ужимкам неопытного распорядителя. — Все понял, новенькие, давайте оформляться.

Меня удивляет такой напор, слишком деловых людей с юности не переношу, поэтому плачу той же монетой:

— Во-первых, добрая ночь. Во-вторых, когда это земля платной стала. Мы только что прибыли, устали и даже опомниться не успели. Оставь нас до утра, там разберемся.

— Или платите, или покиньте территорию. Мы будем вынуждены принять меры. Цена одного места десять монет, — человечек непреклонен, он явно наслаждается моментом маленького триумфа.

Можно встать в позу, выяснять отношения, драться, гордо уйти, но мне не до того. Пусть подобными вещами занимаются гордецы и самодуры. Пользы мало, только эго потешить. Вручив поборнику монеты, мы сноровисто ставим палатку, насыщаемся последними рационами и отправляемся к ручью, впадающему в озеро, ибо давно нуждаемся в близких отношениях с водой. Помытая голова сразу наполняется мыслями, умными и разными. С запозданием радуюсь, что мы воздержались от костра. Уверен, за него пришлось бы заплатить отдельно. Становится ясно, что местное золотое дно, в первую очередь, умножает свой блеск из карманов путников, но никак не из природных кладовых.

Нас больше не беспокоят, и даже внимания не обращают. Ваня чует уверенность и тянет меня к одному из костров на маленькой площади, некогда бывшей поляной. Несмотря на поздний час, люди двигаются во всех направлениях, несут какие-то мешки, коробки, тюки. Напротив нас пара флегматичных мужчин занимается нехитрой кухонной работой. У проема большого шалаша стоят еще несколько крепких ребят, откровенно тоскующих. Они время от времени отпускают шуточки в сторону проходящих мимо. Понимаю, что относительно местных нравов, попасть к начальству можно только с деловым предложением. Таковое у меня есть, но завтра, все завтра. Всегда придерживаюсь правила: «утро вечера мудренее».

Опускаю голову на свернутую в рулон куртку, и сразу осознаю преимущество одиноких странствий в тихих горах. Два балагура, сидящих под козырьком соседней палатки, оказываются слишком