Вена, 1683 - Лешек Подхородецкий

8 октября, когда войско отдыхало, король, гетман Яблоновский и герцог Лотарингский долго и тщательно разрабатывали план новой битвы. Ее час настал на следующий день, в субботу 9 октября. На этот раз с турками сразились почти 33 тысяч солдат христианского войска, располагавшего многочисленной пехотой и артиллерией, которых у мусульман вообще не было. Союзники немного уступали туркам в численности, однако имели лучшее оснащение. Турки воевали в невыгодной позиции, имея за плечами реки Грон и Дунай, что в случае поражения грозило полной катастрофой. Мехмед-паша еще не успел поменять позиции, так как не предполагал, что Собеский через два дня после поражения снова предпримет наступление.

Согласно сведениям Силахдар-Мехмед-аги, турецкие военачальники при известии о подходе мощной армии союзников советовали будинскому паше сжечь крепость и мост, отойти за Дунай и оказать помощь гарнизону Эстергома. Однако сераскир, «возгордившись и полагая, что все складывается так, как и в предыдущий раз, пожелал помериться силами и с этим войском неприятеля». Заявил, что такой получил приказ от великого визиря и должен его исполнять. «После этого, чтобы предотвратить бегство войска, уничтожил некоторое количество лодок, на которых держался мост под Эс-тергомом, и приготовился к бою».

Битва началась около 12.00. Как и предполагал король, турецкая конница вначале ударила по левому флангу, на котором находился гетман Яблоновский. Встреченная сильным огнем, она дрогнула и отступила, однако Кара-Мехмед тотчас усилил ее новыми отрядами. Постепенно весь турецкий фронт обратился против левого фланга. Собеский ждал именно этого момента. По его приказу конница правого фланга, опустив копья, начала прокрадываться к Порканам, обходя позиции турок. Кара-Мехмед слишком поздно заметил маневр короля. Правое крыло союзников было уже в атаке, а с фронтальной стороны в бой двинулись новые хоругви. Раненный в голову, Кара-Мехмед быстро потерял ориентацию и обратился в бегство, увлекая за собой остатки войска. Поврежденный мост не выдержал тяжести сотен людей и лошадей и с грохотом обрушился, потянув за собой в бурные воды Дуная множество беглецов. В отчаянии турки начали прыгать в воду, «но на тысячу человек только один выходил целым, остальные утонули и погибли». Часть разбитого войска сбилась под разрушенным мостом.

В этот момент пехота и артиллерия союзников продвинулись к реке и начали наносить удары по убегавшему врагу. Не имея другого выхода, турецкая конница бросилась на пехоту, но, встреченная длинными пиками, снова повернула к реке. В это время части имперского войска вторглись в Порканы, вынудили гарнизон к капитуляции и открыли огонь по мосту. На берег реки вкатили орудия и в течение двух часов обстреливали зеркало воды. «От крови, которая стекала в Дунай, его воды изменились до неузнаваемости», — писал Силахдар-Мехмед-ага. Около разрушенного моста вырос настоящий вал из трупов турок.

Королевская свита подъехала к реке и молча наблюдала за кровавой расправой с побежденными. На поле полегли 5000 турок, несколько тысяч утонули в реке, среди них боснийский бейлербей Хызыр-паша. Попал в плен силистрийский бейлербей Мустафа-паша, сивасский паша Бинамаз-Халил и несколько сот солдат и офицеров. Караманский бейлербей Шишман-Мехмед-паша на берегу Дуная упал с коня, но не сдался и бился до конца, погибнув смертью солдата. Только Кара-Мехмед с горсткой людей сумел выйти целым из этого разгрома. В руки союзников, чьи потери составили только несколько сот человек, попал весь турецкий лагерь со всем его богатством: 6000 лошадей, 20 орудий, множество знамен. Собеский считал, что под Порканами одержана большая победа, нежели под Веной. «Я, милостью Божьей, здоров после вчерашней победы, мне вроде как двадцать лет вернулись», — писал назавтра он Марысеньке.

После победоносной битвы союзники остановились на несколько дней для отдыха, во время которого саперы строили мост через Дунай. 19 октября началась переправа, на этот раз в другой очередности — первыми перешли реку австрийцы. За ними переправилась часть поляков, затем насчитывавший 1200 человек отряд бранденбургского курфюрста Фридриха Вильгельма, недавно присланный на венгерский фронт в рамках обязательств перед Польшей.

На левом берегу Дуная осталась часть польских сил под командой генерала Контского, чтобы не подпустить куруцев Тёкёли к крепости Эстергом, являвшейся теперь следующей целью союзников для нанесения очередного удара. После слабой попытки сопротивления в польский лагерь прибыл парламентарий с предложением почетной капитуляции перед королем Яном III при условии гарантий турецкому гарнизону на возвращение в Буду. Собеский согласился на это, и 28 октября австрийский гарнизон занял оставленную турками крепость. За сдачу ее без боя турецкий комендант вскоре заплатил головой — был казнен по приказу Кара-Мустафы, находившегося уже в Белграде.

Взятие Эстергома обеспечило союзникам контроль над всем Дунаем вплоть до его крутого поворота на юг, отрезало гарнизоны турецких крепостей в местностях к северу от Дуная и облегчало христианской армии задачу доставки снабжения водным путем из Австрии.

Наступавшая зима вынудила союзников прервать военные действия и разместить войска, измученные боями и ослабленные серьезными потерями, на зимних квартирах. Король планировал в следующем году продолжить действия против Турции на венгерском военном театре.

Он рассчитывал, что союзники нанесут здесь новые удары по врагу и вынудят его или уйти далеко на юг, или заключить выгодный для них мирный договор, что должно было усилить позиции Собеского в Венгрии. Повстанцы Тёкёли после отклонения императором их требований и подтверждения давних свобод и привилегий венгерского дворянства, полной амнистии для повстанцев, возвращения конфискованных земель и пожалования Тёкёли пожизненной княжеской власти в нескольких комитатах[60] в Словакии были готовы согласиться на унию с Польшей (Леопольд I согласился только на амнистию и возвращение конфискованного имущества). «Со всех сторон собираются ко мне и все замки сдают», — сообщал король жене. Венгерское предложение было для него чрезвычайно заманчивым, но в целом вопрос был очень деликатным, так как Ян III не хотел быть нелояльным союзником Леопольда I. Поэтому переговоры с Тёкёли шли трудно, а позиция литвинов привела вскоре к полному их срыву.

Литовская армия опоздала к моменту мобилизации сил в Речи Посполитой. Когда поляки одерживали блестящую победу под Веной, она находились еще только под Краковом. В этом опоздании значительную роль сыграла враждебная позиция литовских магнатов по отношению к королю, хотя некоторым оправданием могут быть и огромные расстояния, отделявшие главные центры Великого княжества Литовского от юго-западных границ Короны. Литвины выступили из-под Кракова лишь 24 сентября, поэтому Собеский направил их прямо в Венгрию, где они должны были соединиться с польской армией. Король велел гетманам поддерживать в армии дисциплину, «чтобы народ этот не дразнить и ad ultimam (окончательно) не привести в отчаяние».

Приход на венгерский театр военных действий 10-тысячной литовской армии мог в значительной степени парализовать гарнизоны турецких крепостей и повлиять на позицию куруцев. Между тем, «поведение во время марша литовской армии, возглавляемой гетманами, полностью лишенными военных способностей и враждебно настроенными к самому походу (великим гетманом Казимиром Сапегой и польным гетманом Яном Огиньским. — Л.П.), остается темным пятном в истории участия войск Речи Посполитой в кампании 1683 года. В то время как коронные войска, содержавшиеся в условиях суровой дисциплины, во время переходов держали себя образцово, возбуждая признание среди населения, литовская армия, побуждаемая самими предводителями, совершила множество беззаконных действий, покрывших позором ее знамена и прекрасные традиции».