Мама мыла раму - Татьяна Булатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Приду-у-у-рки, – называла она отличников и с презрением смотрела на Самохвалову.
Катька краснела и брала Батыреву под руку, не решаясь оборвать пламенные речи одноклассницы.
– Я домой! – объявляла Женька, противясь неприятному соседству. – Уроки.
– У Женечки уроки! – саркастически восклицала Пашкова и подхватывала под локоток идиотку Самохвалову.
– У меня тоже, – признавалась та и перебегала на Женькину сторону.
– Ну-ну, соски, – объявляла свой приговор Пашкова и разрешала девочкам удалиться.
Батырева не выдерживала и надменно спрашивала Катькину одноклассницу:
– Слышь, Пашкова, опять на ночь «Три поросенка» будешь читать?
Самохвалова робко хихикала, наблюдая за схваткой титанов, дальновидно пытаясь сохранять нейтралитет.
– Поговори еще! – грозно парировала Пашкова, не зная, что противопоставить ехидной Женьке.
– Напугала! – не по-доброму улыбалась Батырева и прокладывала курс к дому.
– Попей молочка на ночь, дочка! – орала рассвирепевшая Пашкова, а Катька сокрушалась, что нет собаки, которая бы сейчас взяла и загрызла эту дуру.
Отдав должное тайным чаяниям, Самохвалова дергала одноклассницу за рукав и дипломатично прощалась:
– Ладно, Лен, пока.
Пашкова, сменив гнев на милость, хлопала Катьку по плечу и высокомерно благословляла:
– Иди уже, детка.
И Самохвалова неслась к дому с мечтой об одиночестве.
Не тут-то было! На смену Главной Соседке являлась Вновь Главная Подруга с юбилейным рублем в кармане. Вообще-то Катька порадовалась воскрешению тети Евы в опустевшем пантеоне богов семьи Самохваловых. Жизнь приобрела прежний темп и порядок: полуторачасовые телефонные разговоры каждый день, воскресные обеды и хорошее ровное настроение матери. Самое главное, кроме Евы, никто больше не появился. Будем надеяться, и не появится, будь он трижды генерал-майор или профессор.
– Давай не позволим разбить нашу дружбу посторонним людям, – предложила Ева Соломоновна Шенкель главной гостье на своем юбилее.
Праздник, конечно, вышел еще тот. Кому рассказать – со смеху умрешь. За столом – компания Льюиса Кэрролла: мышь Соня, Сумасшедший Шляпник, Мартовский Заяц и Алиса. Алиса – это, конечно, Катька, обряженная матерью в честь Евиного юбилея в идиотское платье с рюшками. На голову – бант. Пришлось терпеть, потому что «значительный момент». Из-за этого дурацкого капронового банта ни одна шапка на голову не лезла – в подъезде прикрепляли.
Антонина Ивановна по случаю нацепила на себя фетровую шляпу с большими полями, из-под которой торчали рыжие кудри. Внешне она напоминала городскую сумасшедшую из числа бывших актрис драматического театра.
– Ну как? – поинтересовалась Самохвалова у дочери перед выходом из дома.
– Нормально, – наврала Катька в отместку за бант.
В трамвае на них оборачивались люди – девочке было неловко, а Антонина, заметившая неподдельный интерес пассажиров, явно чувствовала себя польщенной.
– Ты б еще ведро на голову нацепила, корова, – в сердцах заявила оставшаяся без места тетка в драповом пальто.
– Надо будет – нацеплю, – спокойно пообещала ей Антонина Ивановна. – Все равно будет краше вашего пальто цвета детской неожиданности.
– Мама, – толкнула ее локтем в бок Катька. – Хватит!
– Знаешь что, Катерина, – вальяжно ответила девочке мать, – воспитанный человек – это не тот, кто не заметил, воспитанный человек – это тот, кто не сказал.
– Ну ты же сказала! – прошипела Антонине на ухо девочка.
– Ну и что?! – искренне удивилась Самохвалова, забыв о собственной сентенции.
Тетка в пальто гневно обернулась к царственно восседавшей в хвосте вагона Антонине Ивановне и, держась за поручень, объявила:
– Интеллигенция сраная!
Самохвалова ухом не повела и манерно, двумя пальцами, поправила надетое на голову фетровое недоразумение. Трамвай замер.
– Климакс, – с деланым пониманием произнесла Антонина Ивановна и наклонилась к дочери: – Скоро выходим.
Катьке материнский ответ понравился, несмотря на осуждающие взгляды нескольких женщин, брошенные в сторону Антонины Ивановны. Значения слова девочка, конечно, не знала, но звучало оно космически красиво. Катька решила взять его на вооружение, пригодится.
Кроме Самохваловых, на Евин юбилей припрыгал Александр Абрамович Пташник с новыми зубными протезами во рту, которые, судя по всему, были ему великоваты. С ним Антонина Ивановна и Катя столкнулись прямо у дверей Евиной квартиры.
– Тонечка, – зашамкал Александр Абрамович. – И ты, милое дитя подросткового возраста.
«Сумасшедший», – подумала Катька и спряталась за материнскую спину.
– Идите сюда, девица, – прошепелявил Пташник и дернул девочку за рукав. – Молодым везде у нас дорога, – объяснил он. А потом скомандовал: «Держи»! – И сунул в руки девочке букет из пяти роз, одна из которых явно нуждалась в экстренной реанимации.
Пододвинув ребенка к двери, взрослые гости, собравшись с духом, объявили о своем приходе сумасшедшим стуком в дверь. От неожиданности юбилярша, крутившаяся в прихожей, вздрогнула и разволновалась. Стук повторился. Ева Соломоновна поправила загипсованную руку, висевшую на груди в импровизированной повязке из шарфика с люрексом, и, выкатив грудь, промаршировала к двери.
– Входите, – скомандовала она гостям и протянула свободную руку к цветам.
– Поздравляю, – клацнул вставной челюстью Мартовский Заяц и втолкнул Катьку в квартиру.
Ева Соломоновна заключила девочку в объятия с такой силой, что Катя крякнула. Антонина стянула с головы свою безумную шляпу и обрушилась на подругу, исчезнувшую из ее жизни на долгие три месяца.
– Здравствуй, Ева! – чуть не разрыдалась Самохвалова.
Боевые подруги обнялись и застыли, как Сцилла и Харибда в приемной Посейдона. Пташник по-хозяйски похлопал Еву по заду, констатируя со знанием дела:
– Выросла девочка.
Катька от увиденного обомлела.
– Идем, наивное дитя, – увлек ее Пташник к столу, дав женщинам излить друг на друга радость встречи.
Девочка села на стул, оправив платье, Александр Абрамович с пристрастием посмотрел на накрытый стол и, судя по всему, остался им недоволен.
– Ева, детка, – задвигал он челюстями, – а где щука?
– А что вам не нравится?! – крикнула в ответ хозяйка.
– Мне не нравится твоя пассивность, девочка. Тетя Эсфирь в твоем возрасте умела накрывать стол…
– Тетя Эсфирь в моем возрасте, – парировала ему Ева Соломоновна, – звала в гости только приличных людей.
– Я понял тебя, Евка, чужих сегодня не будет.