Не промахнись, снайпер! - Владимир Першанин

— Который с тобой из запасного полка прибыл? Убили. Его в штаб хотели забрать, он в топографии разбирался. А я придержал до начала наступления, пулеметчиков не хватало. Кому какая судьба. Если б не наступление, пристроился бы в штабе.

— Судьба, — согласился я.

По моей подсказке забрали из запасного полка сержантов Гребнева и Фельдмана. Вот уже один убит. Мало ли погибло других бойцов сегодня? Неизвестно, сколько я сам продержусь на передовой. Странная получалась картина. Поле, на котором прибавилось десятки мертвых тел, засевшие в воронках бойцы и кучка, сбившаяся под защитой издырявленного бомбардировщика. Небо оставалось по-весеннему чистым и голубым. Люди, пережившие смерть, понемногу погружались в сон. Напряжение отпускало, несмотря на то, что в любой момент немцы могли снова открыть артиллерийский огонь.

Ротный-4 Василий Чапаев (я так и не запомнил его фамилию) не теребил людей. Бормоча под нос, отмечал вместе с сержантом что-то в списке бойцов четвертой роты. Ординарец набивал патронами диски своего ППШ и автомата лейтенанта. Я тоже проверил запас патронов. Получилось, что за утро выпустил шестьдесят с лишним пуль, месячная норма для снайпера.

— Что дальше-то будем делать? — спросил Чапаева.

— Пока здесь останемся. За отступление без приказа могут под трибунал отдать.

— Какой трибунал? — вскинулся один из бойцов. — И так все поле кровью удобрили, надо к своим вечером отходить.

— Удобрили! — передразнил его лейтенант. — Слов нахватался. К своим он уйти хочет.

— А че, я не прав?

— Свои все на нейтралке, траншеи пустые. Обозники да тыловики через полста шагов дежурят…

— И заградотрядовцы…

— Может, и они. Назад ходу нет.

Пресекая ненужную болтовню, лейтенант приказал всем по очереди почистить оружие, углубить окопы и подготовиться к отражению атаки. Однако немцы атаковать не пытались, лишь простреливали нейтралку пулеметами. Время от времени всаживали очередь в Пе-2. Многострадальный корпус «пешки» гремел под ударами и светился на фоне заходящего солнца многочисленными отверстиями. На выходе расплющенные пули оставляли отверстия величиной с пятак.

Ординарец Чапаева открыл плоскую банку паштета, разложил на тряпице хлеб, полпачки печенья. Остальные тоже стали доставать у кого что осталось. Командир роты приказал ординарцу собрать еду и разделить на всех поровну.

— Согласны? — спросил он.

— Давай. Дели на всех харчи.

— Артелью веселее. Еще бы водочки.

— Есть и водка. Точнее, спирт, — сказал лейтенант.

— Живем!

На два десятка человек разделили консервы, пачки три пшенного концентрата, завалянные обрезки сала, ломти хлеба. Кроме фляжки спирта, кто-то из запасливых солдат выложил на общий стол остатки водки. Спирт разбавили водой под внимательными взглядами присутствующих. Человека четыре оказались непьющими, остальным наливали в трофейный алюминиевый стаканчик граммов по семьдесят разбавленного спирта или водки. Я с удовольствием съел кусок хлеба с волокнами тушенки, крошечную порцию сала, а на десерт разгрыз комочек концентрата. Еще бы водички. День выдался теплым, вода кончилась. От жажды особенно страдали раненые.

Уже в сумерках к нам добрался комбат Морозов с замполитом и тремя бойцами. Принесли ящик патронов и штук восемь противотанковых гранат. Комбат передал приказ командира полка организовать новую линию обороны на нейтральной полосе. Кто-то высказался, что нет смысла. Лучше вернуться в готовые обжитые траншеи с «лисьими норами» и другими укрытиями. Морозов не дал договорить и жестко объявил:

— Сидение по норам закончилось. Третий батальон продвинулся вперед на километр и захватил две линии траншей. На свои позиции уже никто не вернется, только раненые. Ночью будем рыть окопы по линии, где находимся. Скоро прибудет пополнение, а утром… утро покажет.

Так начался недолгий период обороны и нашей жизни на нейтралке.

Командир первого батальона, малознакомый мне майор, убыл по ранению. Морозов назначил кого-то из лейтенантов поопытнее на его место. Но практически взял оба батальона под свое руководство. Командовал жестко и толково. Сбил уцелевших в атаке людей во взводы и роты, поставил новых командиров на место погибших и раненых. Несмотря на обстрел и постоянно взлетающие ракеты, по всей полосе первого и второго батальонов спешно рылись окопы. Командование полка получило категоричный приказ удерживать новую позицию. Пусть она всего на триста-четыреста метров ближе к немецким траншеям, но это наполовину ближе, чем раньше. Нас прикрывали полевые орудия и минометы.

Подошло подкрепление. Молодняк и подметенные подчистую тыловые подразделения. С ходу включались в работу. Штаб батальона разместился где-то в стороне, тоже зарывшись в землю. Предложение оставить штаб в укрытиях под самолетом Морозов забраковал.

— Фрицы не дураки? Когда связные забегают, сразу вычислят.

К утру пополненные батальоны уже закопались в землю. Возле Пе-2 оставили расчет бронебойщиков, ручной пулемет и нас с Вагановым. Группа из пяти человек громко именовалась узлом обороны. С утра началась немецкая атака.

Я думаю, если бы фрицы ударили ночью, они бы нас опрокинули. По каким-то причинам, может, из-за больших потерь, обычно думающие на два хода вперед немецкие командиры предприняли атаку с утра. В чем сильно просчитались. Правда, силы собрали достаточные.

Вперед двинули танки Т-3 и Т-4, с усиленной броней и длинноствольными пушками. Было их штук двенадцать, следом двигались бронетранспортеры. Но место, где захлебнулось вчера наше наступление, оказалось крайне неудачным и для немцев. Два танка подорвались на минах. Они продолжали стрелять из орудий и пулеметов, поддерживая атаку.

Открыли огонь выставленные на прямую наводку батареи «сорокапяток» и трехдюймовых пушек Ф-22. Артиллеристы несли сильные потери, но подбили еще три танка. Часть поврежденных машин под прикрытием дымовой завесы оттащили тягачами. Две машины горели неярким в солнечном свете пламенем. Зато черный маслянистый дым пробивался клубами сквозь грязно-желтую завесу. Ближайший к нам Т-4 догорал метрах в ста от самолета.

Танкиста, пытавшегося выскочить из бокового люка, подстрелили мы с Вагановым, еще одного снял ручной пулеметчик. Нам в ответ влепили осколочный снаряд, который проделал огромную дыру в корпусе Пе-2. Осколки пробили самолет насквозь и ранили второго номера расчета ПТР. Поврежденному танку стрелять больше не дали. Его добили «сорокапятки», и послал штук пять зажигательных пуль бронебойщик.

Все же танки успели проутюжить часть окопов и неглубоких траншей. Кое-где бойцы, в основном молодняк, снова, не выдержав, побежали. У нас на глазах погибли десятка полтора солдат и младший лейтенант, пытавшийся их остановить. Все они, кроме младшего лейтенанта, были убиты очередями в спину. Но продвинуться дальше танкам не дали. Солдаты и сержанты, участвовавшие во вчерашней атаке, хорошо усвоили, что бежать некуда. В машины швыряли противотанковые и ручные гранаты, бутылки с горючей смесью. Подбить больше ни один танк не сумели. Но я видел, как стремительно уходил задним ходом Т-3, облитый горючей смесью. Уцелевшие панцеры, отойдя на расстояние, вели дуэль с нашими орудиями, а немецкая пехота пыталась ворваться в батальонные траншеи.