Западня - Китти Сьюэлл

Изабель, чтобы защититься от дождя, стояла, как солдат на посту, прислонившись к древней стене. Светлый, туго перетянутый поясом плащ ниспадал до щиколоток, на ногах — жесткие кожаные сапоги. Суровый римский профиль, короткие влажные волосы, прилипшие к вискам… С минуту она стояла неподвижно. Давид замер, глядя на жену, но она смотрела куда-то вдаль, будто сама стала частью далекого прошлого. Его переполнила волна привычной нежности, трогательной до слез, но, когда Изабель повернулась, ее холодный уверенный взгляд остудил внезапно нахлынувшие эмоции. Давид положил велосипед, вскарабкался по камням и встал под защиту стены рядом с женой.

— Это мое новое жилище одинокой женщины, — улыбнулась она и указательным пальцем смахнула каплю с кончика его носа.

— Жизнь будет уединенной. Холодной и суровой, — добавил Давид.

— Не такой холодной и суровой, как твоя.

— Моя жизнь — просто разведывательная поездка. Я вернусь, — возразил он с нажимом. — И ты это знаешь. — Давид с минуту помолчал, глядя на жену. — А ты? Ты вернешься?

— Не знаю, Давид. — Она отковырнула кусочек лишайника от стены, а потом стала разглядывать свои ногти. Ноготки были гладкие и ровные. Кажется, она прекратила их грызть. — Я не знаю, сможем ли мы наладить отношения. Но скажу честно, мне будет интересно узнать, что именно ты надумаешь там. — Изабель порылась в карманах, достала перчатки и натянула их. — Если бы я только могла понять, что ты задумал, что происходит в твоей голове! Если бы я… — Она не договорила и уставилась себе под ноги.

Давид тоже смотрел вниз, на влажную траву. «Интересно, — подумал он, — помнит ли Изабель тот пикник, который мы устроили здесь однажды летом, года три назад». Тогда был невероятный закат, и свет все медлил и не меркнул. Они съели какие-то засохшие сандвичи, купленные где-то на заправке, и выпили целую бутыль дешевого сидра, крепкого, как вино, отчего начали смеяться и дурачиться. Давид толкнул жену на одеяло, стащил ее шорты и трусики и резко вошел в нее одним толчком. Лаская жену, он натягивал края одеяла на ее обнаженные бедра. Она вскрикнула непривычно громко, и тут какая-то американская туристка залепетала с другой стороны стены:

— Как тебе это нравится? Он заставил свои войска строить эту стену только для того, чтобы они не разленились. Тут прямо так и написано… Не взбирайся на нее, дорогой, она может рухнуть и ты сломаешь ногу.

— Почему ты захотела встретиться именно здесь? — спросил Давид.

— Мне было интересно, можно ли что-то исправить, если вернуться назад. — Она повернула к нему влажное бледное лицо. — Я хотела кое-что вернуть. Это так мучительно — все потерять.

— Все? — Давид нахмурился. — Но я все еще здесь, я твой муж, и у нас есть общий дом.

— Доверие — это очень важная вещь. Не стоит его недооценивать. И потом, когда обнаруживаешь, что человек, которого ты вроде бы знал очень хорошо, оказывается на самом деле совсем не таким, это просто опустошает.

— Да, ты права, это действительно опустошает, — согласился Давид многозначительно. Однако Изабель, казалось, не поняла, что он имел в виду, и вдруг она всхлипнула.

Давид почувствовал отстраненность. Как комично! Всего несколько месяцев назад им казалось, что их любовь вечна… Непримиримые противоречия — или как это называется обычно в судах? — могут подкрасться бесшумно, как грабитель на темной аллее.

Изабель плакала. Давид не знал, о чем она горевала, кого оплакивала: его, их брак, ребенка, которого они так и не родили, или… свою собственную двуличность. Он обнял жену, и та не оттолкнула его.

— Я надеюсь вернуться и все тебе объяснить. — Он поцеловал ее волосы. — Но сначала я сам себе должен объяснить.

Не было смысла говорить что-то еще. Изабель стояла в его объятиях довольно долго, потом посмотрела ему в лицо и погладила большим пальцем красноватый шрам в волосах:

— Смотри, не попадай больше в аварии.

— Тебе нужно было оставаться со мной. Ты мне так нужна! — В его голосе сквозило негодование, ему хотелось, чтобы она выразила хоть немного сожаления. — Ты уехала, и у нас не было времени поговорить.

Изабель не чувствовала ни сожаления, ни раскаяния. Она промокнула тушь салфеткой, и лицо ее опять стало жестким. Она высвободилась из его объятий:

— Не о чем было говорить. И потом, я была сердита.

— Ты иногда бываешь неестественно бездушной и бесчувственной!

— Ты хочешь сказать, что я сука? — засмеялась Изабель. Она совсем посинела от холода. Засунула руки поглубже в карманы, сгорбилась. — Как бы то ни было, Пол хочет, чтобы я была в Лондоне. Там есть новый проект… Жизнь должна продолжаться. У нас с ним много планов.

— Не сомневаюсь! — Негодяй… Давид ощутил горечь. Понятно, что он бы мог с ней поспорить, но у него уже не было на это сил. Это вобьет еще больший клин между ними, а ему завтра уезжать. Зачем портить ей нервы? Зачем пытаться остановить? Ей самой решать, чего она хочет, и без него ей легче разобраться в этом.

— Я хочу уехать. Ужасно замерзла.

Они побрели вниз с холма, Давид вел велосипед. Через несколько шагов Изабель пошла прочь от него куда-то по направлению на запад. Давид задумался и не сразу заметил. Потом побежал догонять ее.

— Я проведу тебя к машине.

— Нет… Давай расстанемся здесь. Я заезжала домой, забрала кое-какие вещи. Сейчас поеду прямо в Лондон. — Она остановилась, поцеловала Давида в щеку, поколебалась и поцеловала в другую. — Удачи тебе, Давид.

— Ты меня любишь? — жалостно крикнул Давид ей вслед, но она, вероятно, его не услышала. Он стоял и смотрел, как она удаляется, а вокруг него начали плясать белые точки. Наконец пошел снег.

Лосиный Ручей, 1993

Раз в неделю Давид навещал Спящего Медведя. Каким-то чудом старик пережил зиму без чьей-либо помощи. Со здоровьем у него все было в порядке, и в основном Давид приезжал к старику, чтобы пополнить запасы спиртного и табака и привезти газеты. Еду Медведь добывал из неизвестных источников, она представляла собой омерзительные куски мяса и другие подозрительные вещества животного происхождения. Он прекрасно существовал, питаясь ими, но у него хватало ума не предлагать Давиду разделить с ним трапезу. Его выносливость и запас жизненных сил были просто фантастическими.

Однако, как только началась весна и все стало таять, в один из визитов Давид нашел старика лежащим на кровати под всеми одеялами, что были в его хижине. У Спящего Медведя был сильный жар. Давид не сомневался, что это одностороннее воспаление легких. У него на родине старые опытные врачи называли пневмонию «лучшим другом стариков», потому что эта болезнь спасала пожилых людей от дальнейшего дряхления, принося легкую безболезненную смерть. Давид не был сторонником излишнего искусственного продления жизни, но Спящий Медведь, на его взгляд, просто не был готов уйти в мир иной. Он был похож на кусок старой шкуры. Вымочи ее в горячей воде, очисти от грязи, и она снова как новенькая. Он не заботился ни о ком, кроме своих собак, но каждый день ему нужно было набрать ветвей на растопку печки, набить трубочку и закипятить воды для крепчайшего кофе. И хотя Медведь упрямился и твердил, что останется лежать в своей собственной постели и применять свои, проверенные временем снадобья, вкупе с таблетками антибиотиков, Давид в конце концов решил настоять на госпитализации.