Небо без звезд - Джоан Рэнделл

Вот она. Серая нить: два пика и глубокая долина между ними.

«М – это Марцелл».

И тут что-то в нем оборвалось. Марцелл рванулся вперед, голыми руками попытался выхватить из огня догорающую рубаху. Но пламя было слишком жарким, он опоздал.

Все, никакого письма больше не было.

Рубашки не стало. Она забыта, как и вышитые на ней стежки. Единственные слова, обращенные к нему отцом, превратились в золу.

Марцелл тряхнул головой и поднял взгляд к деревьям над собой. Они как будто стали выше, гуще, сошлись плотнее. Всего минуту назад ему хотелось, чтобы эти деревья укрыли его, защитили от взыскующих глаз деда, спрятали от вездесущего Министерства. А теперь они вдруг обступили юношу слишком тесно. Душили его. Лишали зрение ясности.

После завтрака Алуэтт поспешила в библиотеку, надеясь обогнать сестру Жаке. До начала урока у нее было в запасе несколько минут. В самый раз, чтобы заглянуть в десятый том «Хроник». Принципаль Франсин, заботясь о сохранности книг, каждый вечер запирала библиотеку, поэтому после ужина Алуэтт вернуться сюда не смогла.

Том стоял на том же месте, где она оставила его накануне. Схватив его, Алуэтт подсела к столу. Но едва она открыла полотняный переплет, как в коридоре послышались шаги. Резко выдохнув, девушка захлопнула книгу и, положив ее себе на колени, спрятала под столом.

– Маленький Жаворонок! – воскликнула сестра Жаке, выныривая из-за шкафов. – Вижу, опять раньше всех. Настоящий жаворонок. – Она улыбнулась Алуэтт. – Моя лучшая, любимая ученица.

Алуэтт хотела улыбнуться в ответ, но это далось ей с трудом. Она боялась, что виноватый взгляд выдаст ее.

Жаке с книгой под мышкой расхаживала по тесной библиотечной нише, а пальцы ее играли с металлической именной биркой, которой заканчивалось длинное ожерелье четок на шее. Ее ярко-красные – не по уставу – полотняные туфельки, вечная причина недовольства принципаль Франсин, мягко шлепали по полу. Алуэтт не помнила, чтобы любимая наставница хоть раз провела урок сидя.

Сестра Жаке всегда пребывала в движении.

И в размышлениях.

– О, счастье Солнц! – воскликнула сестра Жаке и с торжеством выложила книгу на стол. При этом глубокая задумчивость на ее лице мгновенно сменилась восторгом. – Наконец-то настало время. На сегодняшнем уроке мы погрузимся в вопрос познания! Это один из самых волнующих вопросов философии. И как тебе известно, он особенно близок сердцам тех, кто пребывает в нашей Обители.

Сестра словно бежала на месте, работая маленькими кулачками в такт своим восторгам.

Умолкнув, она взглянула на ученицу в ожидании отклика. Но Алуэтт удалось выжать из себя лишь слабую улыбку:

– Прекрасно.

– Прекрасно?! – Сестра Жаке воздела руки. – Что ты, Жаворонок! Это воистину великий час!

Алуэтт снова попыталась улыбнуться. Но слишком уж взбаламучены были ее мысли. Слишком скомканы. Этой ночью девушка почти не сомкнула глаз. Долгие часы лежала в постели, думая об отцовской татуировке.

О его тюремной татуировке.

24601.

Кончики пальцев погладили лежавшую на коленях книгу. Надо было прийти в библиотеку еще раньше, оставить себе больше времени. Но завтрак все никак не кончался, а принципаль Франсин уже и так бросила два строгих взгляда на спешившую за едой Алуэтт.

– Ты только подумай, Жаворонок, – говорила сестра Жаке. – Мы подходим к вопросу, откуда берется наше знание. Приобретаем ли мы его просто из опыта? Исходит ли все, что мы знаем, от органов чувств: зрения, слуха, вкуса, осязания и обоняния?

Сестра Жаке принялась ощупывать стол, книги на нем, собственные ноги, а потом забавно понюхала себя под мышкой, иллюстрируя свою мысль.

– Или может, мы рождаемся со знанием, уже запасенным вот здесь? – Она постучала себя по лбу, а потом, протянув руку к голове Алуэтт, постучала и по ней тоже.

Но девушка так глубоко задумалась, что едва ли ощутила ее прикосновение.

Бедняжка терялась в догадках. Что такого мог натворить ее отец? Какое преступление он мог совершить? Столь ужасное, что его сослали в страшную тюрьму на холодную Бастилию?

– Но разве мы способны физически воспринимать такие вещи, как пространство и время? – Сестра Жаке повернулась к доске, висевшей в проеме между шкафами на противоположной стене, и начала крупно, неровно писать мелом.

Алуэтт не упустила удачный момент. Она украдкой нащупала книгу на коленях и кончиками пальцев раскрыла обложку.

– Такие, более абстрактные понятия невозможно воспринять из опыта в реальном мире, – продолжала, не переставая писать, сестра Жаке. – Подобные абстракции нельзя потрогать или увидеть, как мы видим, скажем, стол, человека или лист бумаги…

Алуэтт тем временем тихо, очень тихо листала страницы.

– Возможно, то, что мы считаем реальностью, в действительности лишь сформировано нашим сознанием, – говорила сестра Жаке под стук и поскрипывание мелка по доске.

Пальцы Алуэтт продолжали листать книгу, а взгляд бегал по страницам.

– Обдумаем это вот с какой стороны. Быть может, наши мысли формируют и создают нашу реальность.

«Тюрьма Бастилия». Ага, вот оно! Именно эту главу она и искала.

Убедившись, что сестра Жаке по-прежнему стоит к ней спиной, Алуэтт поспешно пролистнула первую страницу. Да, это она наверняка уже читала. Читала про то, как в Министерстве решили перенести тюрьму на спутник Латерры, где были открыты богатые запасы циттрия – минерала, необходимого для производства телепленки. И про дроидов, тридцать часов в сутки охраняющих арестантов.

Но Алуэтт, хоть убей, не помнила, чтобы там говорилось что-то про серебристые метки для заключенных. Может быть, она что-то пропустила? Может быть, о татуировках для узников Бастилии рассказывается в подстрочных примечаниях?

Девушка лихорадочно бегала глазами по строчкам, вглядывалась в мелкий шрифт сносок, искала любое упоминание о татуировках, металлических бугорках или тюремных номерах.

И ничего не находила.

– Отсюда вытекает интересный вопрос, – щебетала сестра Жаке, покрывая доску каракулями. – Еще в Первом Мире…

Алуэтт пролистала главу до конца и обратно, от конца к началу, но ни одного упоминания про татуировки не нашла. И про номера, которые присваивались заключенным, тоже.

Не сдержавшись, она разочарованно вздохнула, и тут же стук мела по доске смолк.

– Что такое, Жаворонок?

Пока сестра Жаке поворачивалась к ней, Алуэтт успела захлопнуть книгу, заложив нужное место пальцем.

– Ты случайно не больна?

– Да… я… – Алуэтт запнулась, чувствуя, как пылают щеки. Она прокашлялась. – Просто в горле слегка першит.