Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон

В первый раз за много лет, за столько лет, что ей и считать их не хотелось – неужели с тех пор прошло всего двадцать лет – Лилиан Гольдбош испытала нечто, похожее на страсть. Не к красивому хламу, которым она пыталась заместить предметы привязанности, не к патологическому вниманию, которое она уделяла своим волосам, не к телевизору с его серыми образами – не к суррогатам жизни. Желание. Необходимость знать. Необходимость выяснить.

Откуда он взялся, этот старый страх?

И страх этот – тот же, давний, или что-то новое?

Она должна была знать. Отчаянное желание знать завладело ею целиком.

И это отчаяние заставило ее осознать одну совершенно потрясающую истину: она должна что-то предпринять. Она еще не знала точно, что именно. Но в ней крепло убеждение того, что, если ей удастся познакомиться с этим светловолосым гоем, то она сможет объясниться с ним, сможет найти ответы, понять, надвигается ли снова на нее зло или же это всего лишь заблудшая овца.

–Мальчики, могу я попросить вас еще об одном?– спросила Лилиан Гольдбош у старшеклассников, проводивших ее домой.– Поможете мне?

Поначалу они чувствовали себя неловко, но по мере того, как она говорила, как она объясняла, зачем ей необходимо это знать, идея их увлекла, и они нехотя, но согласились.

–Ну, не знаю, выйдет ли из этого чего путного, но попробуем найти,– заявил тот, что повыше.

Потом они ушли. Спустились по лестнице и ушли. А она пошла смыть со своего древне-юного лица слезы и остаток макияжа.

Фрэнк Амато был из семьи итальянских иммигрантов. Типичный подросток своего времени: транзисторизированный, налетоудалительный, бутсовый, басовый, рюкзачный, грязеустойчивый, четырнадцатидюймовый, автоматическикоробочный представитель молодежной субкультуры.

Вьетнам? Чё?

Регистрация избирателей вАлабаме? Чё?

Этическая структура Вселенной? Чё-о-о???

Арчи Леннон был БАСП: белый англо-саксонский протестант. Он слышал этот термин, но никогда не примерял его на себя. Вообще-то, он словно из-под копирки повторял Фрэнка Амато. Он жил от одного дня к другому, от одного «Биг Боя» кдругому «Биг-Бою», от одной тусовки к другой тусовке, и если в ночи раздавался глухой «бух», так это, скорее всего, его старик хлопал дверцей холодильника, достав из него очередное пиво.

Военная хунта? Ась?

Ограниченное ядерное возмездие? Ась?

Распыление человечества в бесконечных просторах космоса? Ну ваще…

Они вышли из дома Лилиан Гольдбош и остановились на тротуаре.

–Ну ты, чувак, и влип.

–А чё мне еще было сказать? Блин, она ж меня за руку держала… только что не оторвала. Словно как не в себе.

–Ну и кой черт ты ей наобещал? И как, блин, нам этого хмыря искать?

–А кто его знает. Но раз пообещал…

–На свою голову.

–Может, и не на твою. Но я обещал.

–Ну, тогда пошли, найдем этого говнюка. Так?

–Э…

–Я вот что думаю… Блин, опять – как чего дотумкивать, так мне. Господи, ну ты и тупой.

–Ты номера тачки не запомнил? Хоть одной?

–Харэ глумиться! Нет, номера не запомнил. А если бы и помнил, чё бы мы с ним делали?

–В отделе регистрации разве не должны знать, за кем машина числится?

–Ага, и вот мы такие туда ввалились, такие два Джеймса Бонда, два сопляка недорослых, и, типа, спрашиваем: «Эй, чей это вон тот черный “Жук”, а?» То-то картинка будет. Нет, ты точно тупой.

–Ну и пусть.

–А то.

–Придумай чего получше.

–Легко. Вот у одного из тех «Жуков» стикер был на ветровом стекле. Типа, эмблема: «Профессионально-техническая школа Пуласки».

–То бишь один из этих парней ходит вПуласки. Знаешь, сколько там учеников? Может, миллион.

–Для зацепки сойдет.

–Ты это серьезно?

–Серьезней не бывает.

–С чего это вдруг?

–Ну, не знаю: она попросила, а япообещал. Она старая леди, а от нас не убудет, если копнем там и тут.

–Эй, Фрэнк?

–Чего?

–Из-за чего вообще сыр-бор?

–Не знаю, но эти ублюдки – как хочешь, а ведь точно ублюдки! И ядал слово.

–Ну, ладно, я стобой. Только мне домой пора: предки вот-вот вернутся, а потом, мы до завтра все равно ничего толком не сделаем.

–Валяй. До скорого.

–До скорого. Не вляпайся во что-нибудь, ты можешь.

–Забей.

Они не знали, кого именно из компании в черном найдут; аесли найдут – смогут ли его узнать. Но один из типов со свастикой ходил вПуласки, а занятия вПуласки идут круглый год, без каникул – летом и зимой, днем и ночью. Там обучали в первую очередь всему, что надо знать о карбюраторах, настройке шасси, реечном рулевом управлении и печатных схемах, и только потом – «Кентерберийским рассказам», шлакам и пемзе, теории векторов и тому факту, что первой жертвой американской войны за независимость стал некто Криспус Аттукс, негр. Этакая имитация Ковентри из серого камня, куда мальчики приходили чистыми и незамутненными, а выходили спустя несколько лет проштампованными и запрограммированными для служения системе с заранее известным окладом и приблизительно рассчитанной (для страховой компании) датой смерти.

В общем, у них имелся неплохой шанс на то, что тот, кого они ищут – кем бы он ни оказался – все еще ходит в школу несмотря на лето, в то время как сами Арчи иФрэнк были свободны. Поэтому они ждали и наблюдали. И вконце концов дождались.

Прыщавого жиртреста в мешковатом оранжевом пуловере.

Он вышел из дверей школы, иАрчи его узнал.

–Вон, тот толстяк в оранжевом!

Они шли за ним до стоянки. Он сунул ключ в замок на дверце «Шевроле Монца» последней модели. Следи они за «Фольксвагенами», точно бы его проглядели.

–Эй!– подошел к нему со спины Фрэнк. Толстяк обернулся.

Глаза у него были как у мартышки: мелкие бусинки. Лицо мясистое, со следами порезов от бритвы. Вид он имел – ни дать, ни взять использованный и выброшенный на помойку. Даже Арчи иФрэнк казались по сравнению с ним умниками.

–Вы кто, ребята?

Арчи он не понравился. Он даже не знал почему, но определенно не понравился.

–Приятели твоего дружка.

Жиртрест встревожился. Стараясь не поворачиваться к ним спиной, он бросил книги на заднее сидение и готов был прыгнуть в машину, хлопнуть дверцей и улизнуть. Жиртрест сдрейфил.

–Какого еще дружка?

Фрэнк плавным пируэтом придвинулся ближе. Жиртрест пригнулся к дверце, и рука его потянулась к спинке переднего сидения. Арчи придержал дверцу; рука Фрэнка скользнула по крыше машины ближе к голове толстяка. Глаза жиртреста побелели от страха, он только что не трясся.