Три капитана - Сергей Челяев

Согласно полученным данным об орбите ракетоплана Четвертой Межзвездной, мы имели шансы долететь до него на «Соме» за 16 часов.

Нам, прямо скажем, крепко повезло: до ракетоплана не было и тридцати градусов орбитальной дуги. А ведь могло оказаться и сто восемьдесят! Причем в этом случае ракетоплан находился бы с Беллоной в противостоянии, будучи затенен от нас центральным светилом. Соответственно, он не принял бы наш инициирующий радиоимпульс и, стало быть, не ответил бы на него!

Итак, 16 часов лету…

Ерунда!

Главное — не пожалеть топлива на начальный разгон, а там сама физика до ракетоплана доведет, дружно полагали мы, одновременно чувствуя, как головы начинают бешено кружиться при одной лишь мысли о столь близком соседстве с первым форпостом нашей такой таинственной и столь глубоко законспирированной мечты.

Конечно, вариант «Сома» был привлекателен не самим фактом того, что на нем можно было до ракетоплана долететь. Как следует порывшись в ангарах «Геостроя» (ох, какие станции госарсенала величественно плыли по орбите Беллоны, я еще расскажу о них!), мы в итоге нашли бы какой-нибудь флуггер или планетолет, которые в считаные часы домчали бы нас до цели.

Но можно было ли признать флуггер или планетолет оптимальными средствами достижения наших целей?

Ведь вопрос был в том, как на ракетоплан высаживаться!

Простой, думаете, вопрос?

— Стыковочные шлюзы нашего найденыша могут попросту не работать, — сказал Смагин.

— Или не совпадать «папами» и «мамами» с современными шлюзами, — добавил Шадрин.

— Да плюс карантинные требования, — протянула Тайна.

— И радиационная опасность, — пригорюнился Смагин.

— А еще он может вращаться вокруг своей оси так, что к шлюзу будет вообще не подступиться, — нагнал дополнительной жути Шадрин.

— Тут, короче, нужна коробка с нормальной док-камерой.

— Ого!

— Ага.

— …Док-камера вообще-то есть на любом мусорщике.

— Да ну?

— Ну да. Мусорщик — он же как китовая акула. Распахивает пасть и гребет в нее с орбиты всё подряд.

— Тоже мне док-камера.

— А на всех мусорщиках, начиная со второй половины прошлого века, это и есть док-камера. В одном из режимов. У них у всех вторая профессия — орбитальное судно-спасатель.

В общем, вариант с «Сомом» вселял в нас сдержанный оптимизм, однако до него и до ОКС вообще нужно было еще добраться.

Всё, чем мы располагали в качестве извозчика до орбиты — одна из многочисленных модификаций «Спектра», популярного грузового катера страшно сказать какого года производства.

Конкретно это воздушно-космическое судно сорокадвухметровой длины было предназначено для доставки на линии «поверхность-орбита» разнообразных грузов, требующих особо деликатного обращения. Для чего грузовой отсек машины был выполнен в виде амортизированной капсулы.

Лично мне из этой категории грузов, например, известны выращенные в условиях невесомости исполинские кристаллы редкоземельных металлов — я о них некогда писал популярную статейку в «Химическое обозрение».

Однако, судя по терпкому кислому запаху, крепко въевшемуся в грузовой отсек, наш «Спектр» прежде возил исключительно органику. Причем категорически не подлежащую длительному хранению.

Мы переглянулись и — спасибо полковнику Гусеву! — дружно натянули кислородные маски.

Но даже теперь по фрагментарным выражениям наших физиономий можно было понять, что уточнение подробностей природы этих самых грузов нас уж точно не интересует. Иногда, знаете ли, блаженное неведение — залог спокойного сна и устойчивой работы желудка!

Так или иначе, наша версия «Спектра» теоретически предназначалась и для перевозки пассажиров, значащихся в сопроводиловке под восхитительным грифом «в том числе». Специально для этого «числа» в мерзко благоухающем грузовом отсеке были установлены жесткие сиденья в один ряд, друг за другом, по одному борту.

— Путешествие обещает быть приятным, — изрек Смагин-младший с философической отчужденностью в голосе.

— Лишь бы недолгим, — с надеждой заметил я.

А Тайна лишь скептически фыркнула и осторожно переступила меховыми сапожками по дюралевому полу, приклепанному к стрингерам самыми настоящими заклепками. О напольных — и настенных! — покрытиях в аппаратах этого семейства, видимо, не могло быть и речи.

— Ничего, ребя, все будет чики-пики, — преувеличенно бодрым тоном провозгласил Шадрин.

Ему-то хорошо: по условиям нашей авантюры Николай должен был оставаться на Беллоне.

Что ждало нас на орбите, на станции? Сие оставалось тайной, покрытой мраком. Но Шадрин божился, что всего три месяца назад «Дромадер» принимал на борт партию космоэкологов, «костец их подери». И «всё прошло чики-пики».

Что это за подозрительное «всё», и почему столь любимый Николаем и, по-видимому, всемогущий дух Костец должен при случае непременно «подрать» космоэкологов после их визита на «Дромадер», Шадрин умолчал.

Наш предстоящий вояж на «Дромадер» меня не беспокоил.

В моем послужном репортерском списке были деяния и похлеще, с коэффициентом безрассудства «полтора». Например, репортаж с залетевшего из безумного вселенского далёка астероида ИСТ-2610-102, в заблудшей каменной душе которого наши ученые «обнаружили нейтронным анализатором воду, каковой факт дает осторожные основания предполагать, что…»

Ради того, чтобы оптимистично почирикать в прямом эфире аккурат с обожженной поверхности этого огромного булыжника, напоминающей железную окалину, я проторчал битых шесть суток на дне морском — в подводной лаборатории, что в пяти километрах от Айвазовки. Там на двадцатиметровой глубине для чайников вроде меня спецы воссоздали миниполигон имитации условий высадки на тот злосчастный астероид.

Не в пример Марсу и совсем уж одомашненной Луне на астероиде практически нет гравитации, поэтому я как сомнамбула три дня бродил по стальным коридорам, учась пользоваться замысловатыми якорными системами, волоча на себе мотки тросов и кабельных соединений.

По-моему, там я сдал на «отлично» экзамен по удержанию равновесия и прочей шутовской эквилибристике на поверхности астероида, передвижение — на «удовлетворительно», и едва не схлопотал «неуд» по методике сбора опытных образцов.

Всех-то дел, что предложил строгой комиссии наполнить хрустальный бокал, то бишь мою армейскую полевую фляжку, тамошней водицей, буде она окажется на ИСТ-2610-102 — и после соответствующих здравиц вкупе с экспресс-химанализом пригубить ее за будущее неорганической химии в ее астероидной области задач.

Разумеется, я не собирался пить эту гадость, но сымитировать-то было можно ради прямого эфира! Благо и фляжка у меня не прозрачная, а вовсе даже в защитном чехле.