Эдесское чудо - Юлия Вознесенская

Наконец показались первые дома небольшого селения. Старушка увидела женщину, спешившую куда-то с корзинкой зелени.

– Сестра, помоги мне ради Христа Бога нашего! – окликнула ее Фотиния.

– Слушаю тебя, матушка! – сказала женщина, останавливаясь и опуская тяжелую корзину наземь.

– Не подскажешь ли ты, где я могу наполнить свою тыкву водой, не платя за это денег, ибо у меня их нет.

– Да в любом доме, матушка! Пойдем со мной, я живу недалеко и как раз иду домой с рынка.

Свернув с главной улицы в переулок, они оказались перед стеной с воротами и калиткой в них. Калитка оказалась не заперта, что было бы невозможно ни в Эдессе, ни в Самосате.

– Проходи, матушка!

– Я не стану заходить во двор твоего дома, милая, я очень спешу. Ты просто налей мне воды в тыкву.

– Да она же треснула!

– Я знаю. Но трещина не дошла до половины бутылки, так ты налей мне половину.

Фотиния осталась стоять у ворот, а женщина ушла и вскоре возвратилась, неся в руках тыкву с водой, заткнутую теперь деревянной пробкой.

– Возьми, матушка! Бутылка у тебя теперь полная, я ее поменяла на целую.

– Спаси тебя Господь, милая!

– Во славу Господню.

– Матушка, а можно тебя спросить?

– Спрашивай, деточка.

– А почему и как оказалась ты одна на большой дороге, в изорванном плаще, без денег, с одной треснувшей тыквенной бутылкой в руке?

– Да и ту, признаюсь тебе, я подобрала в канаве. А в такой беде я оказалась потому, что злой человек ограбил и обидел меня, дитя мое. Но это как раз пустяки. А страшно то, что он украл мою любимую воспитанницу и теперь я должна дойти до Эдессы, чтобы найти на него управу!

– Матушка, ты же не дойдешь до Эдессы, она отсюда в двух днях пути верхом или в повозке, а ты идешь пешком!

– Я надеюсь, что кто-то пожалеет старуху и подвезет меня. Только почему-то навстречу мне люди попадаются, а вот в сторону Эдессы я ни вчера, ни сегодня никого не встретила.

– А откуда ты идешь?

– Из Самосаты.

– И ты не знаешь, что там вчера был престольный праздник в кафедральном соборе? А где празднество – там и торговля. Погоди, к вечеру народ станет разъезжаться из Самосаты, и тогда в сторону Эдессы поедут крестьяне на пустых повозках, они с радостью тебя возьмут. Может, ты отдохнешь у нас в доме, а вечером продолжишь путь?

– Нет, мне не до отдыха, милая. А ты лучше скажи мне, где у вас церковь?

– Ты шла в ту сторону. Выйди снова на главную улицу, сверни направо, куда и шла, и очень скоро увидишь нашу церковь. Служба там скоро уже начнется.

* * *

Фотиния вошла в маленькую, еще пустую церковь и стала искать глазами икону святых Самона, Гурия и Авива, нашла ее и со слезами горячо помолилась, прося помощи исповедников. Потом в церковь стал собираться народ – простые крестьяне, их жены и дети. Фотиния причастилась с ними, и это были ее первая еда и первое питье в этот день, а потом она поспешила из храма, встала на паперти и протянула руку. Говорить ей ничего не пришлось: вид у нее был такой изможденный и несчастный, что люди без слов все понимали и бросали ей мелкие монетки. А потом из церкви вышел священник, позвал ее в храм, расспросил и выслушал, накормил кашей, напоил козьим молоком и дал с собой в дорогу хлеба и сыра, уговорил ее прилечь в его каморке и поспать, а к вечеру вышел с нею на дорогу и помог найти попутчика, горшечного мастера, возившего в Самосату свой товар и весь его распродавшего. Честной отец сам подрядился с торговцем почти до самой Эдессы, до места, где горшечник должен был свернуть с торной дороги. Сам и заплатил. Денег горшечник со священника взял немного, так что у Фотинии от подаяния остались деньги и на то, чтобы пропитаться в дороге.

Утром следующего дня, проснувшись в повозке, где она спала, зарывшись в сено, Фотиния поняла, что заболела. И нога у нее распухла, и лихорадка ее трясла, и сухой мучительный кашель ее бил и терзал. Усталый горшечник и рад был бы довезти ее до Эдессы, но его дома ждала работа и никак он не хотел еще на день оставить свою мастерскую без хозяйского пригляда. Поэтому единственное, что он мог для нее сделать, это останавливать и просить добрых людей, едущих в нужную сторону, подвезти больную старушку. Добрый человек нашелся и подвез ее до самого города.

В городские ворота они въехали уже перед самым их закрытием на ночь. Везший ее крестьянин, ехавший на рынок с вечера, чтобы завтра начать торговлю с самого раннего утра, сказал ей:

– Матушка, мне все равно предстоит ночь спать на рынке, под собственным возом, так что у меня есть время отвезти тебя, куда скажешь.

– Ты знаешь усыпальницу святых угодников Гурия, Самона и Авива?

– Знаю.

– Вот туда меня и отвези.

– Матушка, да ведь ночь на дворе! Не станешь же ты ночевать у гробницы!

– Именно это я и собираюсь сделать, и ты со мной не спорь.

– Ну, воля твоя, матушка…

И они поехали по спящему ночному городу…

У входа в часовню, которая, как всегда, была открыта, крестьянин снова предложил свою помощь Фотинии:

– Матушка, у тебя родные есть в городе? Если хочешь, я заеду к ним и скажу, где ты находишься, пусть приедут и заберут тебя.

Фотиния призадумалась, а потом ответила:

– Живет моя хозяйка неподалеку, но сейчас этого делать не надо: хочу одна помолиться в тишине, да и зачем людей-то среди ночи тревожить? А вот если будет у тебя завтра время заехать к ней и сказать про меня, так этим ты мне великую милость окажешь, – и она рассказала ему, как найти диакониссу Софию.

* * *

Все оставшееся до рассвета время Фотиния, простершись ниц на мраморном полу часовни, молилась перед ракой святых Самона, Гурия и Авива о спасении обманутой рабы Божией Евфимии, а также о вразумлении раба Божиего Алариха. А иногда, когда больную ногу особенно сильно дергало и жгло огнем, то и о наказании его за зло, причиненное им Софии, Евфимии, ну и грешной рабе Божией Фотинии…

Под утро она услышала быстрые шаги, эхом отдававшиеся под куполом часовни; она подняла голову и увидела спешащую к ней с протянутыми руками Софию; из последних сил она попыталась встать на ноги, ей это почти удалось – и она рухнула к ногам диакониссы, не дав ей подхватить себя:

– Прости, прости меня, Софиюшка, не уберегла я наше дитятко!

И тут же потеряла сознание.

Целую неделю Аларих и Евфимия провели в плавании: сначала на маленьком торговом судне от Антиохии-на-Сарусе до Адрианополиса, а потом пересели на большой корабль, намереваясь достичь Атталии[75]. Но на третий день плавания задул ветер, и похоже было, что надует он настоящий шторм. Поэтому когда корабль сделал остановку в Коракесионе[76], Аларих решился прервать путешествие, беспокоясь о жене и ребенке.