Шахта - Антти Туомайнен

– Низкий сахар крови заставляет тебя следить за людьми?

– Как ты себя чувствуешь?

– Как я себя чувствую… Не знаю, собственно.

Эмиль ждал. Это он умел делать, в этом у него был опыт.

– Откуда ты знал, что я здесь?

– Я следил за тобой от полицейского участка.

– Откуда ты знал, что я в полиции?

– Ты мой сын, хочу знать, где ты.

– Ты не ответил на вопрос.

– Мне кажется, ответил.

– Миры встречаются. Стоило ждать тридцать лет.

Принесли завтрак. Пар от каши, металлический кофейник, колбаса и сыр на тарелке, хлеб порезан на готово. Они жадно накинулись на еду.

– Что в сумке?

– Предлагаю сначала поесть.

Перешли к кофе. Сын мельком взглянул на него, затем дотянулся до сумки и открыл застежку. Эмиль увидел полоску красной ткани и посмотрел вокруг: в зале по-прежнему было пустынно – даже хорошо, что гостиница пустует. Янне закрыл сумку.

– Кажется, это было целью вашей поездки, – сказал Эмиль.

– Можно и так сказать. Откуда это?

– Нашел.

– Ты погляди, какой поисковик! Сначала нашел меня и мать, теперь вот – сумку убитого в лесу биолога. Знаешь, что я был в участке?

– Знаю.

– Ну тогда понимаешь, что я могу отсюда пойти в участок вместе с этой сумкой.

– Порой жизнь оказывается куда более сложной, чем может показаться, а наспех сделанное ведет к плачевным последствиям.

– Ты решил меня поучить? Поведать о незыблемых истинах?

– Делюсь нажитым опытом, а это не всегда одно и то же. Хотя иногда случается.

За окном прошла пожилая пара, одетая в такую яркую одежду, что ее шелест было слышно. Янне выпрямил спину и скрестил руки на груди.

– Кто ты?

– Твой отец.

– Я не о том. Чем ты занимаешься?

Эмиль смотрел в окно. А там холодный северный город, там зимнее утро, и ему шестьдесят лет. Он дошел до этой точки, к этому все шло. С нами так всегда: к чему бы мы не приходили, оно всегда оказывается неожиданностью. Эмиль посмотрел сыну в глаза:

– Я убиваю людей.

Порой время тянется, порой бежит. Оно исчезает, оставляя нас в неизбывной пустоте, а затем предстоит возвращение к бесповоротно изменившейся жизни, ставшей такой хрупкой и незнакомой. Вот и сейчас: эти двое мужчин были словно встретившиеся впервые.

– Ты шутишь? Людей?

– Мужчин, – уточнил Эмиль. – Тех, кто заслужил смерти.

– Как же такое можно заслужить?

– Перейдя черту.

Янне взглянул на него.

– Неужели ты определяешь, когда это случается?

– Никогда, они сами делают это.

– Как?

– Каждый из нас знает, когда совершает нечто недопустимое.

– Весьма широкое определение.

– В конечном счете весьма емкое. Для перехода через черту требуется принять осознанное решение. Я беру только такие заказы, что соответствуют данному критерию.

– Ты – киллер.

Эмиль не ответил. Он смотрел сыну в глаза. Отдаю свою жизнь тебе в руки.

– Не знаю, что и сказать. Ты либо говоришь правду, либо… Но ведь у тебя рюкзак Маннинена, и ты знаешь, в чем суть дела. Мне только что рассказали, что застреливший Маннинена тоже мертв. Уж не знаю, от чего он умер, но вряд ли от сердечного приступа. Так что, задам тебе последний вопрос: зачем ты мне об этом рассказал?

Такого Эмиль не ожидал. Оно случилось совсем иначе, но все остальное тоже случилось иначе.

– У тебя семья…

Он услышал вздох Янне. Тот облокотился о стол.

– Была.

– Была?

– Паулина сыта мной по горло. Она хочет разойтись, она хочет, чтобы я съехал.

– И что, ты собираешься это сделать?

– Не вижу иных вариантов.

– Сочувствую.

– Сочувствуешь? Ты?

– Семья, как бы там ни было, самое важное в жизни, – произнес Эмиль, понимая, что весомость каждого слова оборачивается против него. – Близкие люди.

– Давай не будем превращать все это в сеанс семейной терапии, учитывая рассказанное тобой только что.

Холодность Янне. Эмиль подумал, что это только оболочка, а если нет, то Янне такой же, как он сам. В иной ситуации эта мысль могла бы вызвать в нем гордость за сына, но не здесь и не сейчас.

– Я хотел сказать, что в жизни случаются моменты, когда… – он начал подыскивать подходящее слово, понимая, что не справится, – хочется увидеть, что было, что есть и что останется. В общем-то всегда это связано с людьми. Не могу сказать лучше или складнее.

Янне посмотрел на улицу, потом опять на него. До этого момента все шло лучше, чем он предполагал.

– Тридцать лет, – сказал Янне. – Это много.

– Много для чего?

– Для того, чтобы осталось что-нибудь, чтобы осталось хоть что-то.

Пожалуй, Эмиль обрадовался понапрасну.

– Извини, если тебе кажется…

– И опять ты извиняешься.

– Извиняюсь – да. Мне кажется, что тридцать лет – это не слишком много. Это совсем даже немного.

Янне покачал головой.

– Не знаю, что здесь хуже всего. Ты хоть понимаешь, в какой ситуации я нахожусь?

– Я знаю, каково это – потерять семью.

– Потерять? Но ведь ты как раз-таки ничего не потерял! Ты оставил нас. Ты… У меня просто нет слов. Откуда мне знать, кто ты такой?

– Я знаю ощущение одиночества.

– Что тебе нужно?

Забыть. Помнить.

– Быть твоим отцом.

Появилась официантка, собрала тарелки, оставила кофейник с чашками. Эмиль налил обоим. Такими обыденными могут быть только самые важные моменты. С жизнью ничего не происходит, когда стреляет шампанское, – она просто рвется на части, солнце и звезды начинают светить иначе. Ты садишься в автобус, едешь по дождливому городу или моешь посуду с болью в спине, и в этот момент тебе звонят, и останавливается сердце, потому что именно в такие моменты твой спутник, которому ты доверял все эти годы, рассказывает за ужином, что нашел другого хорошего человека и что завтра съезжает от тебя.

Он не хотел навязываться, но позволить этому моменту уйти в небытие, утратить, возможно, единственный шанс Эмиль тем более не мог.

– Скажи, что ты можешь предложить мне как отец? – спросил Янне. – Научишь меня разным способам умерщвлять людей?