Тайна мадам Лефевр - Джулия Джастис

– Ты знаешь? – рявкнула она. – Откуда же? Je te jure[24], ты и понятия не имеешь, что я чувствую.

– Можешь думать все, что угодно, но я буду стоять на своем. Я держал за руку мать, когда она умирала. Мне было тогда пять лет.

Выражение, отразившееся на лице Уилла, поразило Элоди так сильно, что она не нашлась что возразить. Гнев тут же улетучился. Неудивительно, что он не хотел говорить о своем детстве. Ему было всего пять лет, чуть больше, чем сейчас Филиппу! А она-то полагала, что, выкрав собственного сына, подвергнет его непереносимому испытанию. Ее затопило чувство жалости, смешанное со стыдом.

– Искренне сожалею, – прошептала она.

– Она была единственной живой душой на свете, кто заботился обо мне и пытался защитить, – тихо произнес Уилл, глядя в пространство, будто забыв о присутствии Элоди. Отражающаяся в его глазах боль свидетельствовала о том, что он заново переживает давние события. – Хотя я был голоден и ходил в обносках, даже в пять лет понимал, что она делает для меня все, что в ее силах.

Элоди колебалась, не зная, какие подобрать слова, чтобы вызволить его из эмоциональной пропасти, в которую он угодил. Уилл качнул головой, будто отгоняя воспоминания, и посмотрел на нее с улыбкой:

– Я предупреждал, в этой истории нет ничего поучительного.

– Как ты сумел выжить?

– Познакомился с уличными мальчишками, хотя мама запрещала бегать с ними. Они нашли меня на рынке. Вместе с еще одним малышом я копался в мусорных кучах, выискивая что-нибудь съестное в рыночных отбросах. Двое мальчишек попытались отнять у малыша добычу, но я вступил с ними в драку. Их предводитель, парнишка постарше, разнял нас. Он, вероятно, мог бы прикончить меня одним взмахом кулака, но вместо этого приказал приятелям оставить меня в покое. Сказал, что ему нравится мой воинственный дух и я могу им пригодиться. Они приняли меня к себе и научили законам улицы.

– Воровству?

Уилл кивнул:

– Воровать, забираться в дома, открывать замки, передергивать в карты, драться на ножах. Я овладел искусством показывать дешевые трюки, завораживающие легковерных простачков, в то время как напарник обирал их карманы. Но самый главный трюк заключался в том, чтобы победить, не прибегая к помощи крапленой колоды карт.

– Твоя жизнь, вероятно, сильно изменилась, когда граф забрал тебя в Суинфордское поместье.

Уилл печально рассмеялся.

– В то время я должен был стать предводителем уличных мальчишек, приближенным босса, поэтому изо всех сил сопротивлялся тому, что брат щеголя, обманувшего мою маму, заживо похоронил меня в деревне. Да и приятелей своих я вовсе не хотел менять на трех кузенов-денди. Алистер и Дом были впечатлены мной еще меньше, чем я ими. А вот Макс… для Макса все было по-иному. Он знал, что по праву рождения я Рэнсли, и потому вознамерился во что бы то ни стало сделать из меня достойного члена семьи.

– Трудно ему, наверное, пришлось? – с любопытством спросила Элоди. – Не могу представить, чтобы ты сдался без боя.

– Верно. Для начала он как следует поколотил меня, чтобы привить хоть толику уважения. Потом пользовался разнообразными приемами, упрашивал, бросал вызов, сочувствовал, ругал, поощрял. К концу лета он все же научил меня джентльменскому поведению, чем очень разозлил Алистера и Дома, которые готовы были биться об заклад, что у него ничего не выйдет. В общем, граф согласился не возвращать меня обратно в Севен-Диалз.

Подумав о том, сколько опасностей может поджидать живущего на улице ребенка, Элоди содрогнулась.

– Grâce à Dieu[25], что он не вышвырнул тебя обратно!

– Я тоже благодарю за это Бога. Макс просто спас мне жизнь. Но выдержать проверку у графа было лишь первым шагом. Учеба в Итоне и Оксфорде оказалась еще более трудным периодом, потому что состояла из бесконечной череды испытаний. Именно Макс сказал, что не будет конца высокородным снобам, желающим поколотить меня или унизить, поэтому мудрее перехитрить их, а не меряться силой. Прирожденный дипломат, он еще подростком понимал, что я слишком горд, чтобы брать у него деньги. Хотя граф и вносил плату за мое обучение, карманных денег у меня не было, и именно Макс и остальные кузены убедили других мальчиков играть со мной в карты и кости или делать ставки на мои фокусы. Я всегда выигрывал достаточно, чтобы хватило на пирожок с мясом в Итоне или стейк и пинту эля в Оксфорде.

– Так вот когда ты отточил свои ловкие трюки.

Уилл взял Элоди за подбородок и заставил посмотреть себе прямо в глаза:

– Понимаешь теперь, почему я так предан Максу и остальным кузенам? Почему узы между нами столь же крепки, что и те, что связывают мать и сына?

Он хотел заставить ее осознать, почему после всего, что они пережили вместе, он все же хочет пожертвовать ею ради спасения Макса. Элоди думала, что уже не способна испытывать никакие чувства, но все же ощутила резкий болезненный укол.

– Да, я поняла это еще в Вене, наблюдая за твоими действиями. Я тоже уважаю месье Макса. Он был добр ко мне и даже пытался, насколько это было в его силах, защитить от побоев Сен-Арно. Лишь желание вернуть сына заставило меня ввести в заблуждение этого достойного джентльмена, одного из немногих, встреченных мною. Джентльмена, который предложил мне помощь не из соображений эгоизма, а потому, что искренне беспокоился обо мне.

И эти слова тут же напомнили Элоди о потере. Ее будто полоснули ножом по сердцу.

– Ах, mon Dieu[26], мне стало еще хуже от осознания того, что, заманив его в ловушку, я так и не сумела вернуть сына. Но теперь, по крайней мере, я действительно могу исполнить свою часть соглашения. Я подтвержу все, что пожелаешь, чтобы восстановить права твоего кузена и обелить его репутацию.

Уилл колебался:

– Возможно, не такая уж это и блестящая идея.

– Не блестящая идея? – эхом повторила она, явно не понимая. – Разве не ради этого ты несколько недель таскался со мной по всей Европе?

– Верно, но твое признание может иметь… иметь серьезные последствия, если, вместо того чтобы счесть это сугубо личным делом, касающимся лишь репутации Макса, министерство иностранных дел устроит публичное слушание. Наказание за соучастие в попытке покушения на командира дружественных войск…

Он не договорил. Элоди и сама догадалась.

«…карается либо длительным тюремным заключением, либо смертью», – мысленно закончила она, а вслух добавила:

– Не исключено, хотя и де Мерлонвилль, и Армитадж уверяли, что правительству ни Франции, ни Англии официальное расследование ни к чему. Но если до этого дойдет, случится именно так, как ты говорил мне в Вене, жизнь одного человека в обмен на жизнь другого. Не такая уж и плохая сделка. Месье Макс мог бы стать великим политическим лидером и многого добиться. Я готова совершить это благое деяние, а потом… потом ни для кого не буду представлять интереса.