Богема - Дафна дю Морье

– Нет, сэр. Я только что привез вас домой.

– Весьма похвально, – сказал Папа. – У меня нет ни малейшего желания быть изрезанным на куски в больнице. Вы поможете мне выйти из машины?

Студент-медик помог Папе подняться на крыльцо. Селия шла за ними, неся пальто и шляпу, которые Папа уронил в снег. Минутная заминка, пока Папа искал ключ, затем:

– Вы останетесь у нас? – спросил он. – Я забыл.

– Нет, сэр. Я должен вернуться. Благодарю вас.

– Заберите машину, друг мой, заберите машину себе. Я совершенно не разбираюсь, как работает эта чертова штука. Берите ее, она ваша. – Он медленно вошел в холл и включил свет. – Где Труда? Скажи Труде, чтобы она приготовила мне чай.

– Труда в больнице, Папа, – сказала Селия. – Я сама приготовлю тебе чай.

– В больнице? Ах да, конечно. – Он снова повернулся к студенту-медику: – Не исключено, что вы случайно встретитесь с верной Трудой, занимаясь своей резней. Она в одном из ваших моргов, – сказал он. – Славное преданное существо, провела с нами годы и годы. Будьте с ней помягче.

– Да, сэр.

– Вечно нож, – пробормотал Папа. – Только и думают о ноже. Мясники, все их племя таково.

Папа побрел в столовую и с отсутствующим видом огляделся по сторонам. Студент-медик взял Селию за руку.

– Послушайте, – сказал он, – что еще я могу для вас сделать? Вам нельзя оставаться с ним одной. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам.

– Не беспокойтесь, – сказала Селия. – Наверху мой брат. Я могу разбудить его. Все в порядке. Правда.

– Мне бы не хотелось оставлять вас, – сказал он. – Вы так молоды.

– Мне шестнадцать лет, – сказала Селия. – Я всегда ухаживаю за Папой. Я привыкла. Прошу вас, не беспокойтесь обо мне.

– Это неправильно, – сказал он. – Совсем неправильно. Вот что я сделаю. Утром я позвоню вам. И вы должны обещать, что скажете мне, если я могу быть вам чем-нибудь полезен.

– Я вам очень благодарна.

– Я позвоню около половины одиннадцатого. А сейчас поставлю машину в гараж.

– Как вы доберетесь до дому?

– Предоставьте это мне. Я прекрасно доберусь. До свидания.

Селия закрыла за ним дверь. Она слышала звук заведенного мотора, лязгнули двери гаража, машина въехала в него, двери захлопнулись. И больше ничего. Должно быть, он ушел. Внезапно она почувствовала себя одинокой и беспомощной. Она вошла в столовую. Папа все еще стоял посреди комнаты.

– Папа, поднимись наверх и ляг, – сказала она.

Папа нахмурился. Покачал головой.

– Вот и ты собираешься отвернуться от меня, – сказал он. – И ты собираешься бросить меня. Строишь планы бегства с этим мясником из больницы Святого Фомы.

– Нет, Папа, он ушел. Не говори глупостей. Пойдем, уже поздно, и тебе пора спать.

– «Острей зубов змеиных неблагодарность детища»[33], – сказал Папа. – Ты стараешься обмануть меня, моя дорогая.

Селия побежала наверх привести Найэла. Но его комната была пуста, и все в ней оставалось в том же виде, как перед его уходом в театр. Найэл не вернулся… Селия растерялась и от страха не знала, что делать. Она пошла по коридору к комнате Марии. Может быть, Марии тоже нет. Никого нет. Она отворила дверь в комнату Марии и зажгла свет. Нет, Мария вернулась. Она лежала на кровати и крепко спала. На туалетном столике была оставлена записка с надписью: «Селии». Она взяла ее и прочла: «Когда вернешься, не буди меня. Я для всех умерла. Скажи Эдит, чтобы утром ко мне не входила. Да еще скажи всем, чтобы не шумели». На столике лежала еще одна записка. «Найэлу» – значилось на ней. После некоторого колебания Селия взяла ее и тоже прочла. Она была гораздо короче: «Дуться вовсе не обязательно».

Селия посмотрела на спящую Марию. Та лежала, положив голову на ладони, – привычка, сохранившаяся с детства, с тех пор, когда они вдвоем жили в одной комнате. Она старшая, подумала Селия, она старше Найэла, старше меня, но по какой-то непонятной причине всегда будет казаться младшей из нас троих. На пальце Марии поблескивало подаренное Найэлом кольцо. Голубой камень оставил слабый след на щеке. Но блестело не только кольцо: из-под подушки Марии высовывался какой-то предмет. Селия наклонилась получше рассмотреть его и увидела золотой портсигар. Мария глубоко вздохнула и пошевелилась во сне. Селия на цыпочках вышла из комнаты и осторожно затворила за собой дверь.

Она спустилась вниз к Папе.

– Пожалуйста, ложись спать, – сказала она. – Папа, пожалуйста, прошу тебя, иди спать.

Она взяла его за руку, и он позволил отвести себя наверх. Оказавшись в своей комнате, он грузно опустился на кровать и заплакал.

– Вы все хотите бросить меня, – сказал он, – один за другим. Вы все разъедетесь и бросите меня.

– Я никогда тебя не брошу, – успокаивала его Селия. – Обещаю тебе. Папа, пожалуйста, разденься и ляг.

Он стал возиться со шнурками вечерних туфель.

– Я так несчастен, – сказал он, – так ужасно несчастен, дорогая.

– Знаю, – сказала Селия, – но утром все будет в порядке.

Она опустилась рядом с ним на колени и расшнуровала ему туфли. Помогла снять смокинг, жилет, воротничок, галстук и рубашку. Дальнейшее было выше ее сил. Он повалился на кровать и лежал, покачивая головой из стороны в сторону. Селия укрыла его одеялом.

– Все живо в памяти, но горе позабыто… Да, горе позабыто… Горе позабыто…

– Да, Папа. А теперь спи.

– Ты так добра ко мне, дорогая, так добра.

Он не выпускал ее руку, а она не хотела отнимать ее, опасаясь, что он снова заплачет. Так она и осталась стоять на коленях перед кроватью. Через мгновение Папа заснул, и его дыхание стало таким же глубоким, как у Марии. Оба они спали. Ничто их не волновало, ничто не заботило. Селия попробовала выдернуть руку, но Папа крепко сжимал ее. Так и не высвободив своей руки, она припала к полу, прислонилась головой к кровати и закрыла глаза – она слишком устала… Я никогда не убегу, подумала она, никогда, никогда не убегу… Чтобы хоть немного утешиться, Селия мысленно представила себе картину, изображающую бессмертие. Ее населяли сказочные существа с крыльями на ногах, с золотистыми волосами; их царство находилось ни на Земле, ни на Небе. Они были облачены в радужные блестящие одежды, и над их головой никогда не заходило солнце. Когда-нибудь я нарисую все это для детей, сказала сама себе Селия, когда-нибудь я нарисую это так, как мне видится, и только дети поймут меня… Папа спал, не выпуская ее руки; было холодно, и тьма окутывала ее непроницаемой пеленой.

Разбудил ее телефон. Она вся окоченела, руки и ноги не слушались. Сперва она не могла пошевелиться. Телефон не умолкал. Наконец Селия сумела дотянуться до столика у кровати. Часы показывали половину девятого. Значит, она все-таки заснула. Она проспала три часа.