Тьма в бутылке - Юсси Адлер-Ольсен

Слишком не похожих.

С пожелтевших страниц этих текстов сочилась отвратительная атмосфера зацикленного прославления родины, мрачных взглядов, нетерпимости, глубокого консерватизма и безграничного шовинизма. Естественно, дело было не в муже, а в его отце. И все же она ощутила в тот момент и в последующие дни при воспоминании об этом, что проклятия прошлого породили в нем тьму, которая полностью исчезала лишь во время их занятий любовью.

А это было неправильно.

Вообще, с этим детством что-то было не так. Всякий раз, когда упоминалось какое-то имя или название местности, эти слова были вычеркнуты ручкой. Причем всегда одной и той же.

Когда она спустится в библиотеку, нужно будет попробовать отыскать в «Гугле» дедушку Бенджамина. Однако для начала необходимо разобраться, кто он был такой. Ведь должно же хоть что-то в этих вырезках привести к его имени. А как только ей удастся найти хотя бы имя, возможно, еще реально обнаружить следы, оставленные этой выдающейся и далеко не благостной личностью. Пускай даже и в столь давние времена.

Может быть, можно будет поговорить об этом с мужем. Может быть, тогда что-то прояснится.

Затем она открывала множество обувных коробок, сложенных в одном из ящиков. На самом дне лежали всякие предметы, представлявшие определенный интерес, такие как зажигалка «Ронсон», которую она попробовала зажечь и которая удивительным образом работала безукоризненно, несколько запонок, нож для бумаги и кое-какие письменные принадлежности, которые находились в активном обиходе на протяжении какого-то периода времени.

Содержимое остальных коробок раскрывало иной период. Вырезки, брошюры и политические памфлеты. Каждый ящик приоткрывал очередной фрагмент бытия ее мужа, а все вместе они складывались в картину бесчестного и ранимого человека, который в результате сформировался в зеркальное отражение и вместе с тем полную противоположность своего отца. Мальчик, неизбежно отправившийся по пути, противоположному тому, что предписывали полученные в детстве доктрины. Подросток, перешедший от реакции к акции. Мужчина на баррикадах, оказывавший поддержку всякому проявлению тоталитаризма, не связанному с религией. Тот, что устраивает потасовки на Вестеброгэде, когда собирались «бисетовцы».[21]Тот, что сменил тельняшку на шерстяной пиджак, пиджак — на армейскую куртку, которую, в свою очередь, заменил партизанским платком. И, наконец, вот он, тот, что натягивал этот платок себе на лицо, когда приходило время.

Это был хамелеон, безошибочно определяющий, какой цвет примерить на себя и в какой момент. И только теперь она это поняла.

Она секунду постояла, размышляя над тем, не убрать ли все коробки обратно, благополучно забыв обо всем, что она в них обнаружила. Ведь тут лежали вещи, о которых он сам явно не желал помнить.

Не стремился ли он в каком-то смысле упрятать под колпак свою прежнюю жизнь? Да, именно этого он хотел. Иначе рассказал бы ей обо всем. Иначе не стал бы ничего зачеркивать.

Но как ей теперь можно было остановиться? Не погрузившись с головой в его жизнь, она никогда не будет способна по-настоящему его понять. Она никогда не узнает, кем в действительности является отец ее ребенка.

И она вновь обратилась к его жизни, аккуратно упакованной в коробки, стоящие в коридоре. Архивные папки в обувных коробках, обувные коробки в ящиках. Все хронологически упорядоченно.

Она с нетерпением ожидала момента, когда он перестанет решать проблемы на баррикадах, и вот что-то заставило его изменить направление кардинально. Как будто бы однажды он успокоился.

Каждому периоду соответствовала своя картонная папка, снабженная указанием года и месяца. Очевидно, один год он посвятил изучению юриспруденции. Другой — философии. Несколько лет путешествий по Центральной Америке, где, согласно другим брошюрам, он жил временной работой в отелях, на виноградниках и скотобойнях.

По-видимому, лишь вернувшись домой, он постепенно начал становиться тем человеком, которого, как предполагалось, она знает. Вновь эти тщательно упорядоченные папки. Армейские брошюры. Кривые записи о школе сержантов, военной полиции и пограничном корпусе. На этом личные заметки и коллекция маленьких реликвий завершались. Ни разу никаких имен или указаний на местопребывание или личные отношения. Исключительно последовательные пространные зарисовки уходящих лет.

Последнее, что могло дать какой-то намек на дальнейшие планы, была маленькая стопка проспектов на различных языках. О морском образовании в Бельгии. Листы, агитирующие за вступление в Иностранный легион, с прекрасными видами Южной Франции. Всевозможные копии бланков-заявлений о поступлении на обучение торговому делу.

О том, какой именно путь он избрал для себя в итоге, ничего не говорилось. Только сведения о мыслях, характерные для него в определенные моменты жизни.

В каком-то смысле все выглядело абсолютно хаотично.

И пока она расставляла эту кипу коробок по местам, о себе заявил страх. Она знала, что он поступил на некую секретную работу — по крайней мере, так он говорил. И до сих пор как-то само собой разумелось, что эта работа на благо общества. Служба в разведке, служба полицейского под прикрытием или нечто подобное. Но откуда такая уверенность, что он трудится во благо? Разве у нее были какие-то доказательства?

Единственное, что ей было известно, так это то, что у него никогда не было нормальной жизни. Он расположился где-то с краю. Его жизнь протекала на грани.

И вот, перелопатив первые тридцать лет его жизни, она по-прежнему ничего о нем не знала.

Наконец пошли коробки, стоявшие на самом верху. Какие-то она просмотрела предварительно, но не все. Теперь, когда она планомерно, одну за другой открывала и изучала их содержимое, возникал ужасающий вопрос: каким образом эти коробки могли стоять в столь доступном месте?

А ужасал ее этот вопрос потому, что она прекрасно знала ответ.

Коробки стояли там исключительно по той причине, что немыслимо было себе представить, что она станет в них копаться. Просто-напросто. Что могло являться лучшим свидетельством его власти над ней? Беспрекословное согласие с тем, что тут его владения. Что на них наложено табу.

Подобную власть над кем-либо может иметь лишь человек, сам желающий ее применить.

И она вскрывала коробки дальше, сосредоточенно и с большим беспокойством. Губы крепко сжаты, дыхание глубокое и обжигающее ноздри.

Коробки были переполнены папками формата А4 на пружинке, всевозможных цветов, но все с неизменно мрачным содержимым.

Первые папки свидетельствовали о периоде, когда он, очевидно, искал оправдания периоду своего безбожия. Вновь эти брошюры. Брошюры всевозможных религиозных движений, аккуратно вставленные в папки. Листовки, вещавшие о вечности и неизменном божественном свете, о верном способе постижения истины. Буклеты новообразованных религиозных общин и сект, все как одна претендовавшие на то, чтобы дать исчерпывающий ответ о человеческих бедствиях. Такие названия, как Сатья Саи Баба, Церковь Сайентологии, Церковь Божьей Матери, Свидетели Иеговы, Общество Вечников и Дети Бога, перемешивались с Семьей Тонгил, Школой Четвертого Пути, Миссией Божьей Святости и множеством других, о которых она не имела никакого понятия. И, независимо от ориентации церкви, каждая из них провозглашала себя единственным истинным путем к спасению, гармонии и любви к ближнему. Единственным истинным путем, столь же неоспоримым, как «аминь» в церковной проповеди.