Обними меня - Роберта Лэтоу

Мисс Пламм очень заинтересовала Хэрри. Эту женщину – у Хэрри просто язык не поворачивался назвать ее старухой – окружал какой-то загадочный мистический ореол. Это была воистину романтическая фигура, а не просто старейшая жительница Сефтона-под-Горой.

Между тем мисс Марбл сказала:

– А вот и пудинг, старший следователь. Вы поможете мисс Пламм его донести?

Хэрри переключил внимание на хозяйку чайной:

– С превеликим удовольствием.

– Нет необходимости утруждать себя этим сейчас, старший следователь. Почему бы вам с вашими коллегами не заглянуть ко мне на аперитив? Потом мы все вместе отправились бы к Маргарет, прихватив с собой пудинг. Пудинг, кстати, – мое скромное подношение к столу Маргарет, – сказала мисс Пламм.

На том и порешили.

Жить без Хэрри было для Септембер непросто. Она грустила в его отсутствие, хотя в глубине души знала, что связывавшее их чувство не исчезнет даже при том условии, что она останется на стороне Оливии, а Хэрри, как и прежде, будет прилагать все усилия, чтобы их подругу арестовать.

В сущности, потребовав от Хэрри, чтобы он отпустил Оливию с миром, она поступила по отношению к нему несправедливо, но ведь жизнь вообще несправедливо устроена.

Септембер находилась у себя в студии, размышляя над тем, какие у них с Хэрри сложатся отношения, если они решат жить вместе. Она ни в чем не была уверена, но твердо знала одно: когда он уедет в Лондон, она отправится с ним. Утвердившись в этом решении, Септембер сунула кисть в банку со скипидаром и позвонила в паб, чтобы переговорить с Хэрри. Ей довольно долго пришлось держать трубку у уха, поскольку линия все время была занята.

Наконец Джетро Уайли откликнулся:

– Похоже, что-то случилось. Два детектива – те, что помогают Грейвс-Джонсу, непрерывно названивают в Лондон и за границу и из своей комнаты не выходят. Пойду разведаю, как там и что.

Септембер продолжала сжимать в руках трубку, когда в студию вошли Джеймс и Хэрри. Размахивая трубкой, она залилась счастливым смехом.

– А я уже решила, что придется ждать целую вечность, чтобы с тобой поговорить, но ты вдруг явился, так сказать, во плоти! – Она вдруг побледнела и перестала смеяться. – Что-то случилось? Что-нибудь ужасное, да? Почему вы пришли вдвоем? Оливия?! Вы нашли ее тело? – Септембер в ужасе попятилась и прислонилась спиной к стене.

Хэрри поспешил к ней на помощь. Взяв любимую за руку, он покачал головой и сказал:

– Да ничего подобного. Почему ты пришла к такому выводу? Наоборот, говорят, она жива и люди ее видели.

Заключив Септембер в объятия, Хэрри поцеловал ее, погладил по голове, потом снова поцеловал.

Постепенно ее лицо снова окрасилось румянцем.

– А я-то думала, что научилась сдерживать свои чувства к Оливии, – сообщила она ему прерывающимся голосом.

Джеймс подошел к сестре, наградил ее братским поцелуем в щеку и произнес:

– Я, между прочим, оказался здесь случайно. Показывал Хэрри, как пройти в студию. Рекомендую тебе, Септ, не давать воли чувствам, а главное – оставить надежду на чудо. Его не будет. Пройдут годы, прежде чем мы сумеем прийти в себя после исчезновения Оливии. Прими это как данность и живи дальше.

Джеймс говорил то, что думал, Хэрри ни минуты в этом не сомневался. Только теперь он по-настоящему осознал, как страдали без Оливии ее друзья, а поскольку он был влюблен в Септембер, ее беды стали его собственными, и боль, которую она испытывала, тяжким бременем легла ему на грудь. Но мог ли он позволить, чтобы его чувства хоть как-то повлияли на расследование, которое он вел? Ни в коем случае. Хэрри давно научился отделять свою личную жизнь от работы. Он был человеком с сильным характером и стальной волей.

– Похоже, ты унесся от нас мыслями куда-то далеко-далеко. Скажи, о чем ты думаешь? – спросила Септембер.

– Думаю, что Джеймс прав, – произнес Хэрри, подошел к ее брату и крепко пожал ему руку.

– Я должен бежать, – пробормотал тот. – Как я уже сказал, жизнь продолжается. Я собираюсь в экспедицию в Гайану на поиски редких представителей семейства чешуекрылых. Но прежде чем пуститься в странствия, мне, как вы понимаете, нужно к ним основательно подготовиться. Если я начну работу прямо сейчас, мне понадобится не менее полугода, чтобы обеспечить членов экспедиции всем необходимым.

Хэрри и Септембер молча наблюдали за тем, как он выходил из студии. Старшему следователю пришло вдруг на ум, что он сам чувствовал бы себя в Сефтон-Парке как дома. А еще он подумал, что его привела сюда судьба, а отнюдь не дело об исчезновении Оливии, как казалось в самом начале.

Подойдя к женщине, которую полюбил всем сердцем, Хэрри сжал ее в объятиях.

– Почему бы тебе не переселиться в мою лондонскую квартиру? Мысль о том, что я уеду, а ты останешься здесь, сводит меня с ума.

– Я стала мысленно собираться в дорогу с той самой минуты, когда ты впервые ко мне прикоснулся. Теперь осталось только собрать вещи в прямом, а не переносном смысле. Жить со мной непросто, думаю, ты уже успел это понять. Живопись для меня то же самое, что для тебя твое правосудие. Готовить я не умею. Деньги я, правда, зарабатываю, но у меня экстравагантные привычки, которые обходятся в кругленькую сумму. Ну как, сможешь ты со мной жить, зная обо всем этом?

– По мне, звучит заманчиво, – последовал ответ.

Они поцеловались. Через этот поцелуй им передались страсть, чувство единения и душевной полноты.

Хэрри понравилась студия Септембер. Она была изящно обставлена, и на каждой вещи тут лежал отпечаток вкуса и стиля. Студия представляла собой просторное, с высоченными потолками и балконом помещение, в давние времена носившее гордое название бального зала. Сквозь высокие – выше человеческого роста – окна в студию проникал свет заходящего солнца, придававший стенам и всем находившимся здесь предметам розоватый оттенок. Но главная ценность студии заключалась не в окнах и обстановке, а в развешанных по стенам и стоявших на мольбертах живописных работах. Они отличались огромными размерами и были насыщены цветом. Хотя картины Септембер большей частью представляли собой абстрактные композиции, в них было много чувства и изящества, мистики и страсти. И во всех работах ощущалось биение жизни, даже в тех, что были написаны в мрачных тонах. Творчество Септембер было пронизано романтикой, и в этом не могло быть никаких сомнений.

Чтобы рассмотреть картины как следует, Хэрри разжал объятия, выпустил любимую на свободу и отправился в странствие вдоль стен, переходя от полотна к полотну. Ее работы поразили его, это невозможно было не заметить, и ее сердце ликовало. Септембер шла с ним рядом, поворачивая к нему те полотна, что стояли лицом к стене.

У них не было времени узнать друг друга: любовь нахлынула на них слишком неожиданно. Теперь Хэрри, рассматривая картины Септембер, постигал ее натуру. Он ловил себя на мысли, что не смог бы открыть все тайники ее души, даже если бы провел с ней не одну неделю, а целые месяцы. Она оказалась личностью куда более масштабной, нежели он представлял. Такие, как она, женщины – талантливые, красивые, умные и страстные одновременно, – по глубочайшему убеждению Хэрри, встречались одна на миллион.