Во власти стихии - Тами Олдхэм-Эшкрафт

Мы завезли Шеннон в школу. Увидев смеющихся детей, азартно гонявшихся друг за другом по школьному двору, я почувствовала, что к моим глазам подступили слезы. Им еще только предстояло узнать, как трудна и непредсказуема жизнь. Перри спросила, как я себя чувствую, я ответила, что все в порядке, и мы отправились в офис береговой охраны. Едва я вошла, Крис спросил, видела ли я репортеров на улице.

– Нет. – Вопрос меня встревожил.

Репортеры новостных каналов, газет и журналов выстроились на набережной, дожидаясь, пока я появлюсь. Крис проводил меня к ним и стоял рядом, пока я отвечала на вопросы. Репортеры просили меня повернуться так и этак, им хотелось найти самый удачный ракурс для съемки. Я была совершенно обескуражена всем этим вниманием; на то, чтобы удовлетворить любопытство прессы, ушло полтора часа: я улыбалась, улыбалась, улыбалась – как будто все теперь хорошо. Посмотрите, какая я милая, как охотно я иду на контакт. Никогда бы не подумала, что мои мытарства вызовут подобный ажиотаж.

Когда репортеры ушли, я скрылась на «Хазане». Тут я дала себе волю и разрыдалась от души, сидя в одиночестве и снова глядя на царивший на борту разгром. Что мне делать? Я не имела ни малейшего понятия, что мне теперь делать, куда ехать отсюда, с чего начать.

Наконец пришло время вызывать такси и ехать в аэропорт встречать маму. Я нисколько не удивилась, что моя мама оказалась первым пассажиром, появившимся в зале прибытия. Она ворвалась вихрем и заключила меня в объятия. Она обнимала меня, прижимала к себе – и все время плакала. Она успокоительно покачивала меня из стороны в сторону, дожидаясь, пока я выплачусь у нее на плече, и плакала вместе со мной. Многие оборачивались. Они и понятия не имели, какое чудо эта встреча.

Для того чтобы распутать мои волосы, потребовалось трое парикмахеров и два дня работы

Брайан, друг моей мамы, увел нас из потока пассажиров, и, когда мы обе наконец успокоились, мама познакомила нас. Мы обнялись в знак приветствия. Голубые глаза Брайана были полны слез сочувствия. Голубые глаза – мне пришлось отвести взгляд.

Мы взяли такси до города, зарегистрировались в милой гостинице недалеко от причала. Обед был долгим – мы разговаривали, и плакали, и разговаривали. Затем мама решила разобраться с моими космами. Женщина из салона красоты в гостинице только с ужасом взглянула на мою голову, когда я сняла с головы шарфы, и произнесла:

– Я ничего не смогу с этим сделать.

Потом она развернулась и спешно скрылась в задней комнате. Я так и застыла, ошеломленная, но мама сказала:

– Ерунда, милая, может, она просто так себе мастер.

На улице нас остановили два репортера и представились. Они спросили, найдется ли у нас свободное время, чтобы они могли задать вопросы и сделать фотографии. Мама отказалась: главное сейчас – найти парикмахерскую. Они спросили, можно ли отправиться с нами.

– Конечно, если только сумеете держать темп. – Мама со смешком подтолкнула меня локтем.

Мы попытали счастья еще в одном салоне, и там равнодушно сказали, что могут обрить мне голову. Я разразилась слезами. Я не собиралась расставаться с волосами: без них я буду уже не я, ужасная перспектива, когда и так уже лишился всего… Ни за что не откажусь от своих волос. Репортеры любезно не стали это записывать, но потащились следом, когда мы направились в следующий салон красоты. Мы пришли в торговый центр, у входа в который красовался большой плакат «„Дома Ланца“ – грандиозное открытие». Мы вошли, и мама твердым голосом рассказала, что со мной случилось, намекнув, что, если мне помогут, это станет отличной рекламой для салона, потому что прессу интересует моя история. И там согласились попробовать. Я села, откинувшись в удобном кресле, мою голову покрыли толстым слоем кондиционера и средства для выпрямления волос. Я просидела четыре часа, придерживая голову, пока три мастера со всей возможной деликатностью вычесывали из моей шевелюры колтуны. Было адски больно. Когда я больше не смогла терпеть, мы решили продолжить завтра. На следующий день я вернулась, и они занялись другой половиной головы. Скальп мучительно саднил, но я не позволяла им останавливаться. Еще через четыре часа пытки мои волосы снова стали гладкими и прямыми. Мама взяла в ладони мое лицо, посмотрела прямо в глаза и сказала:

– Вот это снова моя красавица-дочка.

Наконец-то я почувствовала себя собой. Я была страшно благодарна сотрудникам «Дома Ланца», о чем сообщила им не раз и не два, салон получил грандиозную рекламу на обложке местной газеты.

На следующий день прилетели Кромптоны. Дожидаясь, когда сядет их самолет, я нервно мерила шагами зону прибытия аэропорта. Когда они обняли меня при встрече, я заплакала. Мы сразу же отправились на «Хазану».

Пока мы шли к «Хазане», я слышала только, как Кристина повторяет:

– О нет. О нет…

Питер хранил молчание. Даже когда «Хазана» оказалась прямо перед ними, они не могли поверить своим глазам.

– Поразительно, что она не затонула, – сказал Питер, с изумлением глядя на меня – да уж, я и правда выжила чудом.

Мы сели в кокпите, и я в очередной раз пересказала всю историю. Я постаралась ответить на все их вопросы. Некоторые объяснения давались легко, зато другие задевали за живое, и, вопреки моей воле, из глаз снова лились потоки слез. Питер достал фотоаппарат и сделал много фотографий «Хазаны». Кристина явно была потрясена увиденным до предела. Я никак не могла справиться с эмоциями, и бесконечные потоки слез катились по щекам.

На «Хазану» пришла моя мама, я познакомила ее с Кромптонами. Увидев, как я расстроена и опустошена, мама переключилась в режим «фельдфебеля» и погнала меня в гостиницу отдыхать. Я вернулась с ней в гостиницу, оставив хозяев «Хазаны» наедине с их переживаниями.

Кромптоны договорились об отправке в Англию уцелевших вещей. Они предложили заодно отправить вещи Ричарда его семье, если я захочу, – то, что я посчитаю нужным. К этому времени я уже забрала с «Хазаны» почти все наши пожитки, но необходимость заново перебирать вещи Ричарда снова забросила меня на психологические «американские горки». Я очень старалась не вспоминать, когда он надевал ту или другую рубашку или шорты. Я не раз ловила себя на мысли: к чему вообще все это упаковывать? Но я не могла просто бросить вещи, ведь какие-то из них могли что-то значить для членов его семьи.

Пришлось вызвать полицию, потому что на Таити снималось с учета двое, а на Гавайях зарегистрировалась только я одна. Поскольку Ричард был британским подданным, пропавшим без вести в нейтральных водах, полиция должна была провести расследование. Они были добры ко мне, снова и снова задавая мне вопросы, но что-то не сходилось. Моя хронология событий не совпадала с их: время столкновения «Хазаны» с ураганом «Реймонд» не состыковывалось с последующими событиями. После старательных подсчетов и детального моделирования ситуации они наконец заключили, что я, должно быть, была без сознания двадцать семь часов, а не три, как я все время думала. Эта информация стала для меня очередным шоком. Двадцать семь часов? Неудивительно, что море было таким спокойным, когда я очнулась. Где было мое сознание и мой любимый в эти потерянные часы? У меня не было ни малейшего шанса спасти Ричарда. Я выпала из жизни больше чем на сутки. Это означало, что мое плавание продлилось на день дольше, чем я думала, и все-таки – с чьей помощью, Бога, Голоса, своей собственной? – я добралась до Гавайев. Голос был прав, это очередное доказательство того, что мне суждено было жить дальше. Но почему Голос не подсказал мне, что я была без сознания двадцать семь часов? И где был тогда Голос?