Последняя гостья - Меган Миранда

* * *

Панихида по Сэди годом раньше прошла в Коннектикуте, в не по сезону теплый день с предательски лазурным небом.

Я выбрала ту одежду, которая раньше принадлежала ей, чтобы чувствовать ее рядом; пока просовывала руки в короткие расклешенные рукава платья, представляла, как трется о ее ноги темно-серая ткань. Мне казалось, это поможет мне не выделяться. Но в ее одежде я казалась самой себе слишком крупной, молния еле застегнулась у меня на талии, длина подола выглядела скорее дерзко, чем серьезно, как смотрелась бы на ней. Я чувствовала на себе брошенные искоса взгляды пары по соседству, ткань колола кожу.

Однажды я слышала, что невозможно представить себе лицо, которого не видел в реальности. Что фигуры в наших сновидениях — это или реально существующие люди, или, если они размытые и бесформенные, — те, кого мы просто не в состоянии вспомнить после пробуждения.

А в тот день я думала, что мне снится целый город. Бесконечные ряды плоских, напряженных лиц. Повсюду, куда я смотрела, меня преследовало ощущение дежавю. Имена вертелись на кончике языка. Лица будто явились из рассказов Сэди о доме.

Когда после панихиды все вновь собрались в величественном особняке Ломанов, облицованном кирпичом, в происходящем было что-то странно привычное, то, что я почти знала. Может, все дело было в манере Бьянки обставлять дома, создающей схожую атмосферу. Или в знакомом запахе. Дальние планы с фотографий, увиденных за несколько лет, сами собой соединились у меня в памяти. Так что я знала, что увижу за дверью, за секунду до того, как открыла ее. Справа — встроенный шкаф для верхней одежды. Третья дверь слева по коридору будет ванной, скорее всего выдержанной почти полностью в голубых тонах.

Я верю, что в человека может вселиться кто-то другой — по крайней мере отчасти. Что одна жизнь может проскользнуть в другую, придавая форму. Так что я могла судить о реакции Сэди до того, как видела ее, представлять выражение ее лица за секунду до того, как она делилась им со мной. Вот как мне удавалось предвидеть ее действия до того, как она их совершала — потому что я считала, что понимаю, как она мыслит и какие силы движут ею в конкретный момент, — кроме тех, что стали для нее последними.

Пока я ходила по дому, единственным человеком, который, как я подозревала, заметил во мне это вселение, стала Лус — с бокалом в руке она стояла на другом конце гостиной рядом с Паркером и внимательно следила за мной. Следила с тех самых пор, как Паркер познакомил нас, въехав на дорожку у дома тем летом. Поначалу мне казалось, следила потому, что не понимала, что связывает меня с Ломанами, а значит, и с Паркером. Но потом я заметила еще кое-что: она умела что-то улавливать на расстоянии. Как будто я считала невидимым что-то такое, что лишь она могла разглядеть отчетливо.

Паркер склонился к ней, что-то зашептал на ухо, и она вздрогнула, отвлекаясь. Со стоическим выражением лица она повернулась к нему, а я воспользовалась случаем, чтобы улизнуть, подняться по лестнице на площадку второго этажа. Коридор здесь выглядел светлым и просторным, несмотря на полы темного дерева и закрытые двери. Едва успев взяться за ручку на второй двери по коридору, я уже знала, что это ее комната.

Но внутри все оказалось совсем не так, как мне представлялось. Здесь еще уцелели напоминания о детстве — вроде фигурок лошадей высоко на полке. Снимки, заткнутые за раму зеркала на ее туалетном столике, — стайка девушек, которых я, кажется, видела внизу. Старшие классы Сэди проводила в закрытой школе, летние сезоны — в Литтлпорте. Ее комната была таким же временным пристанищем, как любое другое, полным забытых вещей, так и не успевающим расти вместе с периодически возвращающейся хозяйкой.

Стеганое одеяло на ее кровати пестрело яркими красками — лиловой, синей, зеленой, — в отличие от ее постели в Литтлпорте, с бельем оттенка слоновой кости. Здесь она не бывала с начала нынешнего летнего сезона, но я все искала какие-нибудь ее следы, хоть что-то позабытое здесь, что заполнило бы пустоту в том месте, которое некогда занимала она.

Я провела ладонью по извилистым полоскам узора древесины на поверхности ее туалетного столика. Затем по шкатулке для украшений с монограммой из ее инициалов — персиковой на белом фоне. Рядом с ней перед зеркалом стояло сделанное из пьютера деревце с голыми узловатыми ветвями, предназначенными для того, чтобы выставлять напоказ украшения в детской комнате. С самой дальней ветки свисала единственная цепочка. Подвеска из розового золота изображала изящно изогнутую, витиеватую латинскую «S», украшенную тонкой дорожкой бриллиантов. Я сомкнула вокруг нее пальцы и ощутила, как уголки врезались в мою ладонь.

— Я всегда знала, что ты воровка.

Я увидела ее сначала в зеркале — бледную и неподвижную, как призрак. Круто обернулась, отпустив подвеску, и встала лицом к лицу с ней, с Бьянкой. Она стояла в дверях, одетая в черное платье-футляр чуть ниже колен и босиком. Под моим взглядом она поджала пальцы ног.

— Я просто смотрела, — в панике заверила я. Отчаянно пытаясь удержать нечто ускользающее.

Она слегка покачнулась в дверях, ее лицо исказилось, словно она пыталась взять себя в руки: она представляла здесь Сэди, а застала меня — в комнате ее дочери, в платье ее дочери. Впрочем, в тот раз я не знала точно, кто из нас движется — она или я. Она была так бледна, что мне казалось, стоит только моргнуть, и она растает в стене оттенка кости.

— Куда ты деваешь деньги, интересно? — спросила она, переступив с ноги на ногу так, что подошвы чпокнули, отлепившись от половиц из твердого дерева. Я чувствовала, как вместе с атмосферой меняется сама комната — ее горе нашло новый выход. — Средства на жизнь ты получаешь непосредственно от нас. Тебе не приходят счета, у тебя нет расходов, и я точно знаю, сколько мы заплатили за дом твоей бабушки, — она сделала в комнату шаг, другой, и я отступила, почувствовав, как край туалетного стола врезался мне в тело сзади. — Может, ты и одурачила моего мужа, но не меня. Я с самого начала видела тебя насквозь.

— Бьянка, извините, но…

Она вскинула руку, обрывая меня.

— Нет. Хватит объясняться. Хватит шнырять по моему дому — по моему дому! — как по собственному. — Она зацепилась взглядом за фото Сэди, заткнутое за раму зеркала. Пальцем указала на улыбку дочери: — Знаешь, она ведь спасла тебя. Объяснила Гранту, что кража денег — ее затея, что только она несет за нее ответственность. Но я-то знаю. — Она потянулась к подвеске, сжала в ладони изящную «S».

Я стиснула зубы. Бьянка ошибалась. Она не сомневалась, что я обворовывала их компанию, заняла место Сэди, вынудила ее взять вину на себя, но это была неправда.

В середине июля, за месяц до смерти Сэди, я подбивала финансы по объектам для аренды, как вдруг поняла, что цифры не сходятся. Что деньги пропадают систематически и незаметно и никто не несет за это наказания.

На миг мне пришло в голову первым делом задать этот вопрос Сэди. Но я боялась разозлить ее, все лето мне и так казалось, что она держит меня на расстоянии. Это служило мне напоминанием о том, насколько мимолетно и непрочно все, что есть в моей жизни. Что все хорошее в ней ненадолго.