Преступления страсти. Жажда власти - Елена Арсеньева

Однако все же не спасся от проклятия Марины!

…23 апреля 1610 года Михаила Васильевича Скопина-Шуйского позвали крестить ко князю Ивану Воротынскому. Кумой была Екатерина Григорьевна – жена Дмитрия Шуйского, сестра покойной Марьи Григорьевны Годуновой, супруги царя Бориса, меньшая дочь знаменитого Малюты Скуратова.

Посреди пира Скопину-Шуйскому сделалось дурно, открылось кровотечение из носа, которое никак не могли унять.

Князя Михаила отвезли домой. Немедля извещенный о болезни друга Делагарди прислал к нему своего медика, не доверяя царскому архиятеру. Но ничто не помогло. Прибавилось и внутреннее кровотечение. Через несколько дней изнемогший от потери крови князь Михаил скончался.

Говорили, перед смертью, уже в полузабытьи, он настойчиво просил у кого-то прощения, клялся, что не мог поступить иначе, что не со зла содеял такое, а во имя родимой страны…

Перед кем клялся? В чем каялся? Сие осталось неведомо: исповедовавший его священник не открыл последней тайны умирающего, только видели, каким угрюмым, почерневшим вышел он с исповеди. А впрочем, немудрено почернеть, видя смерть народного героя и великого полководца!

Всеобщая молва тотчас разнесла, что Скопина-Шуйского отравила кума – Екатерина Григорьевна. Народ взволновался до того, что чуть не разнес дом Дмитрия Шуйского по бревнышку и не убил всех обитателей. Пришлось царю прибегнуть к военной силе, чтобы охранить своего брата.

Делагарди верил в виновность Екатерины Шуйской, но, по его мнению, истинной погубительницей князя Михаила была другая женщина… Марина Мнишек!

Когда по городам и селениям разнеслась весть, что не стало лучшего воеводы, спасителя Русской земли, Тушинский вор, как прозвали нового Дмитрия, опять начал провозглашать себя избранником Божиим и уверял: смерть князя Михаила Скопина-Шуйского – не что иное, как знак свыше.

Самозванец снова сделался щедр на посулы и храбр на обещания, особенно усердствовал в отношении поляков, которых у него благодаря неутомимому Сапеге еще оставалось немалое количество.

– Я надеюсь с вашей помощью скоро воссесть на престол предков! – заявлял он своему потрепанному рыцарству. – Заплачу вам тогда за все ваши труды и отпущу в ваше отечество. Но я бы желал всегда видеть вас при себе. Даже когда я стану государем в Московии, и тогда не смогу я без поляков сидеть на престоле. Хочу, чтобы всегда были при нем польские рыцари! Один город будет держать у меня московский человек, а другой – поляк. Золото и серебро – все, что есть в казне, все ваше будет, а мне останется слава, которую вы мне доставите.

Теперь, когда Рожинский не восстанавливал своих против Дмитрия и не выставлял его на каждом шагу дураком, его вновь начали слушать со вниманием. Особенно после того, как к нему прибыла царица… И еще больше после того, как выяснилось, что царица беременна.

Теперь у людей были не только царь Дмитрий и царица Марина. У них должен был появиться царевич, наследник. Настоящая царская семья… В этом было что-то весьма убедительное для поляков, которые, как и все католики, относились к семейственным узам с огромным уважением, даром что сами давно побросали свои семьи на произвол судьбы, потащившись в Московию за призраком удачи.

Да, Марина поняла свое новое положение, еще пребывая в ставке Сапеги, где невольно задержалась на два месяца. Она ничуть не сомневалась, что беременна от Заруцкого. Ведь с мужем жила сколько времени, а ничего. Тут же одна ночь – и вот…

Сапега нипочем не хотел выпускать ее из крепости, правдами и неправдами уговаривал остаться, осыпал комплиментами и посулами, устраивал в ее честь маленькие балы, на которых Марина, отвыкшая от милого ее сердцу веселья, танцевала до упаду, до головокружения. А потом как-то раз вечером она ощутила, что сегодня состоится серьезный разговор. В самом деле – время недомолвок чрезмерно затянулось, хватит ходить вокруг да около, пора переходить прямо к делу. Именно поэтому, прежде чем идти на ужин к Сапеге, Марина кое о чем пошепталась с Барбарой…

Предчувствия не обманули Марину. Сапега впрямую заявил:

– Дело Дмитрия проиграно. Против него стоят не только король Сигизмунд и царь Василий – против него вся Московия скоро подымется. Вот увидите, ясновельможная пани, что падет ваш супруг не в бою, не при государственном перевороте, как пал первый Дмитрий, а от рук какого-нибудь невидного мещанина либо стрельца. А еще хуже, ежели наколет его на копьецо обыкновенный немытый татарин, коему почудилось, что наш «государь» непочтительно взглянул на его мурзу.

«Типун тебе на язык!» – подумала Марина с искренней тревогой.

– Я предлагаю вам свою руку, – продолжил Сапега. – Руку, на которую вы сможете опереться, и сердце, которое будет биться только для вас. Если вы станете моей путеводной звездой и моим знаменем, я… я смогу очень многое. Соберу новую армию – меня знают поляки, они любят меня, пойдут за мной охотно. Я встану против Сигизмунда в защиту ваших прав, возведу вас на московский престол.

– То есть вы желаете стать царем в России? – уточнила Марина, подумав, что этот трон манит авантюристов всех мастей, в точности как медом намазанный ломоть хлеба манит мух. Но отчего легкомысленным людишкам кажется, что овладеть престолом так уж просто? А ведь овладеть – еще полдела, главное – удержать его!

– Царица здесь только вы, моя ненаглядная панна, – склонился перед ней Сапега. – Вы законная царица Московии и полновластная властительница моего сердца.

Он выпрямился и вдруг стремительно оказался рядом с Мариной, схватил ее за талию, потянул к себе:

– А вот теперь вы точно моя пленница! Я вас никуда не отпущу от себя!

Марина уперлась в его грудь вытянутыми руками и смотрела в лукавые желтые глаза, задумчиво прикусив губу.

Слова Сапеги можно было понять двояко. В них крылась угроза… Однако Марина не спешила вырваться из его объятий, именно потому, что и оставаться рядом с ним, и оттолкнуть его было одинаково опасно. Она давно знала, что Сапега к ней неравнодушен: еще в Польше на каком-то балу пытался объясниться в любви. Его всегда влекло все неприступное: невеста русского государя, жена русского царя, царица Московская…

Она уже совершенно точно знала, как обойтись с Сапегой, чтобы не заиметь в его лице серьезного врага. Способ был только один… причем весьма приятный.

Марина с тайной усмешкой вспомнила, как боялась в юности близости с мужчиной. Теперь она понимала, что это – ее главное оружие… против мужчин. И готова была испытывать его сколь угодно часто. Боже мой, Боже, какой долгий, невероятно долгий путь прошла она от той самборской недотроги, которая гнушалась и руку влюбленному пажу лишний раз протянуть для поцелуя! Репутация неприступной красавицы была идолом панны Марианны. И вот идол рухнул, разбился вдребезги… Удивительно, насколько свободно она себя теперь ощущала. Словно бы цепи какие-то свалились с рук и ног.

Она изо всех сил пыталась отвечать на затейливые ласки Сапеги, но перед глазами мелькало не его круглое лицо с пышными усами и желтыми глазами (в Сапеге было нечто кошачье), а другое, страстное, зеленоглазое… Лицо Заруцкого!