Разбитые маски - Анна Малышева

– Значит…

– Значит, я замужем и у меня трое детей, – резко ответила она. – И вообще, ничего это не значит! Я просто сижу тут и слушаю твои жалобы, не больше. Слушаю и поражаюсь! Нашел на что жаловаться, жизнь не удалась! Ты избавился от сумасшедшей стервы, женился на любимой женщине. Устал, конечно, но с кем не бывает? А ты представь, что развод не удался и ты сейчас по-прежнему живешь с Ириной?

Он сказал, что не желает ничего представлять. И просит не читать ему нотации. Заверил, что все время, прошедшее с того памятного визита Камиллы с Ильей, он вспоминал ее. Вот это действительно важно, это кое-что значит, а все остальное – чепуха.

– Не может быть, – растерялась женщина. – Ты придумываешь… Тебе просто неохота идти домой. Это даже… некрасиво!

Она встала, нашла на подоконнике свою сумку. Нужно было уходить, причем немедленно. Камилла красноречиво взглянула на часы. Если она не вернется домой к девяти, придется что-то объяснять. А это всегда травма, не столько для мужа, сколько для нее. И потом, эта стирка… От дочери не дождешься, чтобы та постирала хотя бы свой носовой платок!

– Если ты уйдешь, я покончу с собой, – вдруг сказал Виталий, не двигаясь, однако, с места.

Она обернулась, глаза у него были такие отчаянные, что Камилла моментально положила сумку на место. Присела к столу, стараясь, чтобы под ней не скрипнул табурет. Ей уже хотелось нравиться…

– Черт с тобой, – сказала она, но голос прозвучал вовсе не сердито. Скорее снисходительно, почти нежно. – Давай допьем эту бутылку и ты сбегаешь за новой. Но с условием: через два часа мы разойдемся – каждый в свою сторону.

Но через два часа все изменилось настолько, что она уже не думала о возвращении домой, о муже, об Илье, о хрупкой женщине с испуганными глазами, которая почему-то так ему нравилась…

Он говорил о сломанной жизни, о разочаровании, об одиночестве. О том, что ей никогда не приходило в голову отнести на свой счет. Но его слова почему-то трогали, попадали в цель. Он говорил о той поре, когда женился в первый раз. О жене, которая из ангела (это слово он возненавидел) постепенно превращалась в фурию. О том, как собственный дом мало-помалу становился для него камерой пыток. Моральных пыток – тягучих, мучительных, бесконечных. О том, как Ирина будила его среди ночи, чтобы задать вопрос, который не успела задать вечером. Она могла спросить о чем угодно, от пустяка до чего-то важного. Важного только для нее. Например, как выглядит его сослуживица, имя которой он дважды упомянул за последнюю неделю. И не было смысла убеждать ее, что та женщина ничуть его не интересует.

– Я боялся отрыть рот, назвать хоть какое-то имя, – признался он. – Все превращалось для нее в намек… Она все время шла по какому-то следу, но я ведь был ни в чем не виноват! Я ей тогда даже не изменял! Я любил ее!

Камилла слушала, прикрыв ладонью глаза. Время от времени она начинала думать о своем, и голос Виталия служил только фоном. Она думала о том, как и когда ее собственная жизнь превратилась в цепь бессмысленных, однообразных романов. Равнодушие ее мужа было полной противоположностью подозрительности Ирины. И оно было таким же тяжелым. Первый раз она изменила ему только из чувства противоречия. Хотелось разбудить его, втолковать, что рядом живая женщина, не муляж, не манекен, не приставка к кухонной плите… Он не проснулся, даже когда она сама сообщила ему об измене. Просто пошире открыл глаза и задал несколько вопросов. Он не пробудился от спячки ни в первый раз, ни во второй, ни в третий. Потом она просто перестала считать. Они жили вместе год за годом, растили детей, работали, продвигались по службе, имели общих знакомых, ходили в гости. Ездили отдыхать. И вместе с тем были так далеки друг от друга, что с тем же успехом могли жить на разных континентах.

– Когда появилась Оля, я подумал, что влюблен… Я ошибся! Она была просто не похожа на ту, другую, вот и все! Этого было достаточно! – Он умоляюще смотрел на Камиллу. – На самом деле я опять сделал глупость! Не хочу идти домой, не могу. Я снова вляпался, и снова на много лет вперед… Скажи, я – подлец, что говорю такое?

Камилла покачала головой – нет, нет. Взяла его руку и почувствовала горячее, сильное пожатие. Он как будто проверял, действительно ли она сидит рядом, реальна ли эта рука.

Камилла знала место, где подруга хранила чистое белье, но в ту ночь оно им не пригодилось. В ту ночь вообще ничего не было, они просто сидели за столом и разговаривали. Сперва напротив, потом рядом на коротком диванчике, с которого Камилла постоянно съезжала вниз. Виталий обнял ее рукой за полную талию, и она почувствовала себя как на первом свидании, которое состоялось так давно, что теперь казалось не правдоподобным. Прокуренная кухня постепенно теряла очертания, свет они погасили, рассвет был далек. Длинная февральская ночь, на удивление тихая, потрескивала за окном. У нее замерзли ноги, и Виталий, сидя на полу, грел ее ступни, поставив их себе на ладони. Камилла смеялась и делала «велосипед», глядя на мужчину, который стоял перед ней на коленях, сжимая в ладонях ее маленькие, обтянутые чулками ступни.

– Ну вот и полночь, – сказала она. – Да в общем, это уже все равно. Ты будешь кому-нибудь звонить?

– Нет.

– А я позвоню. Сиди так, я сейчас.

И она прикрыла за собой дверь, чтобы он не слышал, как она объясняет мужу, что вынуждена была морально поддержать спивающуюся подругу. И как спрашивает, удалось ли завести ее красный новенький «фиат», хватило ли еды, вернулась ли домой старшая дочь…

Виталий ждал, покорно сидя на коленях. И, увидев его в той же, приниженно-покорной позе, Камилла вдруг поняла, что так просто они уже не расстанутся.

– Конечно, это мой браслет!

Рука потянулась к сверкающей змейке, но следователь успел отодвинуть пакет с вещественным доказательством.

Ирина нахмурилась.

– Простите, но это пока останется здесь, – пояснил Самохин. – За сохранность не беспокойтесь, вы все получите обратно после завершения дела.

– Но вы не имеете права! – воскликнула женщина. – Это мой браслет и он мне срочно нужен!

Ему пришлось выслушать монолог на тему о том, как тяжело приходится матери-одиночке, да еще ограбленной подчистую. И какой незаменимой подмогой мог бы стать этот браслет в сложившейся ситуации. Ведь, может статься, завтра ей нечем будет накормить ребенка!

Ирина говорила эмоционально и, казалось, совершенно искренне. А Самохин слушал и удивлялся. Он побывал в квартире потерпевшей, и у него создалось впечатление, что в том доме не голодали. Старинная дорогая мебель, последняя модель стиральной машины, какой-то необыкновенный холодильник – огромный, ярко-красный. «Грабители», то бишь супруги Владыкины, жили куда скромнее. Разница была заметна с первого взгляда.

– Может быть, мне понадобится продать браслет, чтобы как-то продержаться, – заявила Ирина. – Я мать и несу ответственность за ребенка! Вы не имеете никакого права держать у себя мою вещь!