Пропавшая - Майкл Роботэм

– Как она себя чувствует?

– Поправляется.

– Мне нужно с ней поговорить.

– Боюсь, это невозможно.

– Вы не понимаете… Поступило требование о выкупе. Рэйчел верила, что Микки еще жива. Мы оба в это верили. Я должен узнать почему.

– Это официальное расследование, инспектор?

– Должны были быть доказательства. Какие-то улики, которые убедили бы нас.

– Мне звонил главный суперинтендант Кэмпбелл. Я его плохо знаю, но он производит благоприятное впечатление. Он поделился со мной своим подозрением, что вы можете попытаться установить контакт с Рэйчел. – Он больше на меня не смотрит. Можно подумать, что он разговаривает с деревьями. – Моя дочь пережила нервный срыв. Какие-то бессовестные и бессердечные люди воспользовались ее горем. Она почти ни слова не сказала с тех самых пор, как ее нашли.

– Мне нужна ее помощь…

Сэр Дуглас жестом перебивает меня:

– Доктор не велел. Ее нельзя расстраивать.

– Но погибли люди. Совершено серьезное преступление…

– Да, именно. Но произошло и нечто хорошее. Моя дочь вернулась домой, и я собираюсь защищать ее. Я намерен позаботиться о том, чтобы больше никто никогда ее не обидел.

Он не шутит. В его глазах горит чистая, неколебимая, идиотская решимость. Весь наш разговор не более чем ритуал. Я даже жду, что он вот-вот скажет: «Зайдите в другой раз», словно в мире нет ничего проще, чем прийти на другой день.

Меня накрывает горячая волна отчаяния. Я не могу уйти, не поговорив с Рэйчел, – слишком многое поставлено на карту.

– А Рэйчел знает о том, что до исчезновения Микки вы подавали на оформление опеки?

Он морщится:

– Инспектор, моя дочь была алкоголичкой. Мы беспокоились за Микаэлу. Однажды Рэйчел упала в ванной, и моя внучка всю ночь пролежала рядом с ней на полу.

– Откуда вы об этом узнали?

Он не отвечает.

– Вы за ней шпионили.

Он снова молчит. Я с самого начала знал об оформлении опекунства. Если бы Говард не вызвал таких сильных подозрений, я продолжил бы расследование и схлестнулся бы с сэром Дугласом.

– Как далеко вы могли зайти, чтобы защитить Микки?

Окончательно рассердившись, он уже почти кричит:

– Я не похищал собственную внучку, если вы на это намекаете. Правда, жаль, что я этого не сделал: возможно, тогда она была бы жива. Все, что случилось в прошлом, прощено и забыто. Моя дочь вернулась домой.

Он встает. Разговор закончен.

Вскочив на ноги, я кидаюсь к дому. Он пытается меня задержать, но я отталкиваю его и ору:

– Рэйчел!

– Вы не имеете права! Я требую, чтобы вы ушли!

– Рэйчел!

– Немедленно покиньте мои владения!

Али пытается меня остановить:

– Сэр, наверное, нам лучше уйти.

Сэр Дуглас догоняет меня перед верандой. Он удивительно силен, этот загорелый, жилистый мужчина.

– Бросьте это, сэр, – говорит Али, хватая меня за руки.

– Я должен повидать Рэйчел.

– Но не таким способом.

В это мгновение появляется Томас в переднике поверх отглаженной белой рубашки. Он держит подсвечник, как дубинку.

Внезапно сцена представляется мне смутно знакомой и оттого смешной. Подсвечник в качестве одного из возможных орудий преступления фигурирует в «Клюдо», правда, дворецкого среди подозреваемых нет[62]. Подозревать прислугу – слишком избитое клише.

Томас возвышается надо мной, а сэр Дуглас отряхивает с коленок грязь и травинки. Али подает мне руку, помогая подняться, и ведет к дорожке.

Сэр Дуглас уже говорит по телефону – без сомнения, жалуется Кэмпбеллу. Повернувшись, я кричу:

– Что если вы совершаете ошибку? Что если Микки жива?

Мне отвечают только птицы.

Порывшись в карманах, я вытаскиваю капсулу с морфином и пытаюсь проглотить ее, не запивая, так что она едва не застревает у меня в горле. Через несколько минут, открыв глаза, я вглядываюсь в бледную прозрачную дымку. Кажется, что машины дрейфуют между красными светофорами, а люди плывут по мостовым, как листья по реке.

Вереница автобусов застопорилась. Мой отчим умер на автобусной остановке в Брэдфорде[63]в октябре 1995-го. Его хватил удар, когда он ехал к кардиологу. Видите, что бывает, когда автобус задерживается. В гробу он выглядел очень солидно, словно адвокат или бизнесмен, а не фермер. Немногочисленные оставшиеся на его голове волосы были прилизаны и разделены таким пробором, какой у него никогда не получался при жизни. Какое-то время я себе тоже такой делал. Думал, что от этого больше похожу на англичанина.

После похорон Даж переехала в Лондон. Она поселилась у нас с Мирандой. Они были как масло и уксус. Даж, естественно, была уксусом: крепкой и темной. Как ни пытались их соединить, они все равно разделялись, а я оказывался между ними.

На мостовой под матерчатым навесом между корзинами с цветами мерзнет молодая продавщица. Полностью спрятав руки в рукава джемпера, она обнимает себя за плечи, чтобы согреться. Алексей обычно нанимает на работу беженцев и иммигрантов. Они обходятся дешевле и проявляют больше благодарности. Интересно, что снится этой девушке, когда она засыпает в своей постели в дешевой гостинице или съемной комнате. Думает ли она, что ей повезло?

Десятки тысяч людей оказались заброшены сюда из Восточной Европы, из бывшего социалистического лагеря, страны которого провозгласили свою независимость и тотчас же начали распадаться. Иногда кажется, что вся Европа обречена на этот распад и будет делиться на все меньшие и меньшие кусочки до тех пор, пока нам не хватит земли для того, чтобы сохранить язык и культуру. Быть может, нам всем суждено стать цыганами.