О. Генри - Андрей Танасейчук

Впрочем, место было живописное и радовало глаз тех, кто приближался к нему с моря:

«Город лежал у самого моря на полоске наносной земли. Он казался брильянтиком, вкрапленным в ярко-зеленую ленту. Позади, как бы даже нависая над ним, вставала — совсем близко — стена Кордильер. Впереди расстилалось море — улыбающийся тюремщик, еще более неподкупный, чем хмурые горы. Волны шелестели вдоль гладкого берега, попугаи кричали в апельсинных и чибовых деревьях, пальмы склоняли свои гибкие кроны, как неуклюжий кордебалет перед самым выходом прима-балерины».

Трухильо был городком интернациональным. И хотя основное население составляли местные креолы и самбо, жили здесь также европейцы и американцы. Кого-то привели сюда деловые интересы (через Трухильо в Америку и Европу вывозили ценную древесину, кофе, табак, каучук и фрукты), кого-то, напротив, вынудили поселиться их последствия — уголовные преступления, за которые на родине грозил срок, и порой немалый. Как, кстати, тут не вспомнить всё тех же «Королей и капусту»: «Есть здесь и американская колония, иные из них ничего. Но иные бежали от правосудия. Я помню двух директоров банка, одного полкового казначея с подмоченной репутацией, двух убийц и некую вдову — ее, кажется, подозревали в отравлении мужа мышьяком». Конечно, американцев там было больше, и многие из них имели проблемы у себя на родине. Но у местных было не в правилах интересоваться причинами, которые привели человека в их край, и это устраивало пришельцев.

Чем занимался в Трухильо мистер Уильям Э. Брайт (под этим вымышленным именем жил в Гондурасе У. С. Портер)? Скорее всего, никакой постоянной (да и не постоянной) работы у него не было. Хотя в историях о жизни писателя в латиноамериканской республике мелькает информация, что он «работал, где придется, даже рыл канавы»[153], сведения эти не находят подтверждения, а вот то, что он просил о небольших вспомоществованиях своих знакомых в Штатах, напротив, хорошо известно[154]. Несколько странной на этом фоне выглядит высказанная им в письме к Атоль идея перевезти семью и начать жизнь заново[155]. Чем бы он стал заниматься? Мог бы заняться бизнесом — экспортом тех же тропических фруктов или красного дерева. Но для этого необходимы были капиталы. Неужели он снова (в который раз!) рассчитывал на помощь тестя? Судя по всему, жил он на те средства, что привез с собой из Нового Орлеана. Вполне возможно, что-то У. Брайту перепадало как переводчику: как известно, испанским — как устным, так и письменным — он владел в совершенстве.

«В сущности, наше единственное развлечение — рассматривать пароходы, которые прибывают к нам, всякий пассажир — большое событие в городе», — писал О. Генри в «Королях и капусте». А самым удобным наблюдательным пунктом была терраса дома американского консула в Трухильо. С консулом у мистера Брайта, похоже, сложились неплохие отношения: тот не интересовался причинами пребывания здесь соотечественника (должность его была дипломатической номинально, по сути, он был торговым агентом, отстаивающим интересы американских импортеров), а мистер Брайт, искушенный не только в чужом языке, но и в бухгалтерии, мог быть ему полезен. Следовательно, у мистера Брайта были все основания находиться на упомянутой террасе — «самом прохладном месте в Коралио».

Именно здесь, на этой самой террасе, примерно в конце июля — начале августа 1896 года, состоялось знакомство и началась дружба Портера с Элом Дженнингсом, тогда беглым налетчиком — грабителем поездов и банков (по словам последнего, в Гондурасе он оказался после ограбления банка с добычей в 30 тысяч долларов), а затем его верным товарищем по тюремному заключению в каторжной тюрьме и, еще позднее, — писателем, изложившим примечательную историю их знакомства в своей книге. Оно достойно того, чтобы читатель с ним познакомился:

«На крытом крыльце приземистого деревянного бунгало, в котором помещалось американское консульство, восседал внушительных размеров мужчина, преисполненный достоинства и облаченный в ослепительно-белый костюм. У него была большая голова, благородно посаженная, покрытая шевелюрой цвета нового каната, и прямой взгляд серых глаз, которые глядели без малейшей искорки смеха. Восседая на консульском крыльце с таким видом, точно все здесь принадлежало ему, он произвел на меня впечатление какого-то важного чиновника. Вот, подумал я, человек, который достоин чести быть американским консулом.

Я почувствовал себя точно мальчишка-газетчик, заговаривающий с миллиардером.

— Послушайте, господин, — спросил я его. — Не могли ли бы вы посодействовать мне насчет спиртного? Я всю глотку обжег себе “Хеннесси — три звездочки”. Нет ли у вас другого сорта?

— У нас есть здесь некое питье, которому приписывается свойство возбуждать в человеке бодрость, — ответил он полушепотом, придававшим, казалось, чрезвычайную значительность каждому его слову.

— Вы американский консул? — рискнул я спросить его таким же шепотом.

— Нет, я случайно остановился здесь, — соблаговолил он сообщить мне. Затем его спокойный взор остановился на оборванных полах моего фрака. — Что заставило вас пуститься в путь с такой поспешностью? — спросил он.

— Верно, то же, что привело и вас сюда, — ответил я. Едва заметная усмешка промелькнула на его губах.

Он поднялся, взял меня под руку, и общими усилиями мы заковыляли по уличке, узкой, точно лесная тропа»[156].

Так ли было на самом деле или нет — поручиться мог только Эл Дженнингс. Верить или не верить его словам — дело читателя. Но выглядит приведенная сцена вполне правдоподобно. Во всяком случае, то, что касается неизменной элегантности нашего героя, его речевой манеры, обычной сдержанности — всё это очень похоже. Интересно свидетельство и о «внушительности фигуры»: к тому времени Портер действительно изрядно прибавил в весе. Да и его интерес к спиртному тогда был уже вполне очевиден. А вот те совместные похождения, о которых так живописно рассказывает в своей книге Дженнингс[157], вызывают серьезные сомнения.

Этим похождениям он посвятил без малого три главы своей мемуарной книги об О. Генри (главы XI, XII, XIII). По словам Дженнингса, дружеские отношения между ним и Портером сложились почти мгновенно. Способствовали этому обстоятельства, надо сказать, исключительные. Едва они успели выпить в дружеской обстановке, как в Гондурасе случилась очередная революция. В результате чужестранцам было предложено срочно покинуть страну. Предложение было подкреплено «охотой» на иностранцев. В процессе бегства Дженнингсу, не расстававшемуся с револьвером 45-го калибра, пришлось застрелить одного из «охотников». На счастье, к услугам беглецов оказался пароход «Елена». Брат Дженнингса, Фрэнк, который тоже вместе с ним оказался в Гондурасе, подогнал шлюпку, и компания очутилась на судне. Дальше начинаются вообще удивительные вещи: пароход плывет в Буэнос-Айрес[158], друзья высаживаются и отправляются в «страну пампасов», «но она не привлекла» их[159]. Затем путь их лежит в Перу (всё на том же пароходике — вокруг мыса Горн!), но и эта страна разочаровала. Оттуда они направились в Мексику и очутились в Мехико. Здесь Дженнингс встретил старых друзей по криминальному бизнесу, и одному из них очень не понравился Портер. Он решил, что тот слишком похож на полицейского детектива, и подослал к нему убийцу, но Дженнингс не дремал и успел упредить удар ножа точным выстрелом. Друзья на лошадях бегут к западному побережью Мексики (кстати, автора восхищает, как уверенно-профессионально держится в седле Портер), пересаживаются на пароход и плывут в США, в Сан-Диего. Оттуда перебираются в Сан-Франциско, но там им «на хвост садятся копы», и беглецы вынуждены вернуться в Мексику. Кочевая жизнь им наскучила, и Дженнингс решает «завязать» с бандитизмом. Но теперь предоставим слово самому Дженнингсу. Цитата большая, но она стоит того, чтобы привести ее почти полностью: