Праздник покойной души - Валентина Андреева

Из лифта вышла пожилая полная женщина в зеленом байковом халате и, переваливаясь на полусогнутых ногах, подошла к креслу, стоявшему в проеме между двух кабинетов. Надписи на дверях отсутствовали.

– Ф-фу-у-у, задохнулася! – обмахиваясь платочком, миролюбиво пожаловалась она. – Восемьдесят годков, а все бы еще пожила…

– Ну и живите на здоровье, – хором откликнулись мы с Наташкой.

– На все воля Божья… Вчерася, вон, Петровна – не думала, не гадала, уснула и не проснулася. А к вечеру мне уж новую соседку подселили. И то сказать, долго Петровну не забирали. Сестричка вещи-то ее собрала, в пакетики сложила… Да какие там вещи у нас, стариков? Я, чтобы уж не мешаться-то, попрощалась с Петровной да вышла. Через какое-то время вижу, загружают мою болезную в грузовой лифт на каталке, а в палату иттить не хочется… Думаю, погуляю еще с полчасика. Сходила к знакомым в соседнюю палату, посидела… Вернулась к себе, а Петровна как лежала под простынкой, так и лежит… Ошиблась я. Долго ее не забирали…

Наташка вскочила первой, потом села. Зато вскочила я и бестолково затопталась на месте.

– Безобразие! – всплеснула руками подруга и опять поднялась. – А вы, бабушка, все-таки живите.

– Спасибо, деточка! – поклонилась старушка. – Назад-то оглянешься, вся жизнь, ровно один прожитой день. Уж так быстро пролетела – не заметила. А сейчас каждый денек ровно карамельку смакуешь… И ведь хорошего мало видели, война…

– Возьмите, здесь у меня в пакете мандарины, два граната, сок и очень вкусное печенье. Нашу больную… уже выписали. – Наталья положила на колени бабуле пакет, и та, растерянно хлопая глазами, схватила его, чтобы не упал.

– А я ведь думала, вы врачихи снизу… – начала было она фразу, которую мы не дослушали. На этаже остановился лифт, из него вышла серьезная женщина, врач, с бумагами в руках, и мы, залетев в кабинку, вместе нажали на кнопку первого этажа.

– Это, наверное, к Евгению… По поводу перевода Гуляевой, или как ее там… Ирка, ты поняла, как украли Милку?

– Похоже, Милкин вэй проходил мимо морга. По пути ее отлепили от капельницы.

В два счета мы долетели до своей машины, оделись, уселись и принялись трястись мелкой дрожью. В машине было холодно, но она довольно быстро прогрелась. Плохо только то, что «Шкода» по комфортности не сравнима со «Ставридой». Так хотелось расслабиться и думать только о хорошем. Хотя этот вечер нам явно ничего хорошего не сулил.

– Мы с тобой договорились не лезть не в свое дело. Причем чуть раньше, чем нам приказал мистер Икс по телефону сиделки.

Наташка была очень серьезна.

– Я не люблю, когда на меня давят, – тихо ответила я, забрасывая шапку на заднее сиденье. – Поэтому готова отказаться от условий договора… по причине форс-мажорных обстоятельств – незаконного вмешательства третьих лиц.

– Нашла лица! – фыркнула Наташка. – Там вместо лиц, как пить дать, наглые морды! И потом, если хорошо подумать и вспомнить этих отморозков… Ну я имею в виду мамонтов. Ведь какая толстая шкура была. Ни за кем не шпионили, никому не мешали. Словом, никуда не рыпались, а все равно вымерли! – Она посмотрела на часы. – Что будем делать? К Маринке рановато. А давай пока смотаемся и заберем Фимку? Заодно к Гришкиной матери заскочим, передачку для Гришки передадим. Только чует мое сердце, он пока в ней не очень нуждается. Но все равно, чего зря время терять? Тебе еще надо морально приготовиться к окончанию беспризорной жизни. Завтра с утра заедем в универсам. А Лешке позвоним, чтобы он прямо в деревню подскочил. Я вчера ему три раза план перерисовывала. Ничего, не заблудится.

Я не возражала. В крайнем случае, если будем опаздывать, предупредим Маринку по телефону.

Всю дорогу до Милочкиной деревни Наталья строила предположения по поводу ее исчезновения из больницы.

– Во, блин, себя не пожалела, дочь не пожалела. Может, она следователя испугалась, намекнул бедняге, что есть шанс сменить больничную койку на нары? Или шконку, я не знаю, как правильнее и на какой из них удобнее. А если ее украли, то… Ир, ты не знаешь, зачем Милку красть? Выкуп за нее давать некому. Может, на нее какой-нибудь джигит глаз положил? Вроде возраст… не совсем девичий. Если только он положил его, глаз я имею в виду, в пору Милкиной юности и до сих пор целенаправленно шел к своей мечте. Пешком, поэтому и долго. Знаешь, пока с Кавказских гор спустишься, пока то, пока се…

Подруга нервничала и, как всегда в таком случае, не замечала, что разговаривает сама с собой. Я, пользуясь моментом, тоже беседовала со своей интуицией. В результате стали рождаться более-менее понятные отдельные фрагменты всей этой запутанной истории. Связать бы их воедино!

– Огней так много золотых на улице Панкратова! – неожиданно заорала Наташка, сбив меня с очередной умной мысли. На единственной улице светился только один фонарь и тот где-то в самом конце. Там же светились жизнью и светом окна трех коттеджей. Первые два дома перед домом Людмилы стояли темные и нахохленные. Хозяева приезжали только летом. Подъехав поближе, увидели свет и в доме Совкиных. Очевидно, Вера Семеновна была дома. Решили сначала зайти к ней, жалко было держать Фимку в машине. Ей, бедняге, еще предстояло посидеть в гостях у Маринки.

Кнопку звонка мы не нашли и просто постучали в окно. Метнулась чья-то тень, занавеска откинулась, и мы увидели удивленное лицо Веры Семеновны. Открыла она сразу и растерянно засуетилась, не зная, что с нами делать. Чтобы она не мучилась, сразу предупредили, что на минутку – узнать, как там Гриша.

Вера Семеновна – худенькая женщина лет пятидесяти с роскошными темно-русыми волосами, слегка тронутыми сединой, вдруг закрыла лицо ладонями и горько заплакала. Мы толком и не поняли, откуда выскочила очень похожая на Гришку девочка (вчера впопыхах их и не разглядели) и прильнула к матери, пытаясь уговорить ее успокоиться.

Переглянувшись, мы без приглашения уселись на табуретки, не зная, что делать. Язык не поворачивался высказывать соболезнования. Наташка, не глядя, то поднимала пакет с передачей с пола к себе на колени, то стягивала его назад, пока не бросила там окончательно и не заревела в голос. При этом так зашлась в рыданиях, что легко переплакала Веру Семеновну. Я закрыла глаза и почувствовала, что моей душе становится тесно в моем теле из-за несправедливости, творящейся в этой жизни. В голове отчаянно звенели колокольчики. Гришку было нестерпимо жалко. Больше всех. Получалось, что именно мы его подставили. Именно из-за нас он погиб.

Кажется, моя душа слишком увлеклась самобичеванием и окончательно забыла про бренное тело, в результате чего оно вольготно расположилось на чистом крашеном деревянном полу. Но очнулась я, хоть и от мерзкого запаха аммиака, но в прекрасной обстановке! На стареньком зеленом диванчике, куда, как все меня уверяли, я дошла почти на своих ногах – они лишь слегка волочились следом за телом… И Вера Семеновна, и Анечка, и Наташка были с заплаканными лицами, но радостно улыбались. Я решительно закрыла глаза – только глюков мне не хватало!