Чердаклы - Валерий Шемякин

– Бабарыкин, выходи! Нам нужны твои органы!

Из дубового редколесья показывается группа подростков в изодранной одежде, со следами побоев на лице, за ними появляются еще крепкие, но довольно потрепанные мужики в изодранном камуфляже, с перебинтованными головами. С перекошенными синими лицами. У них в руках топоры, арматура, электрошокеры, за плечами у некоторых огнеметы, прихваченные с самарского полувоенного склада. Шагают не в ногу, шаркая бутсами по заросшему травой пустырю: чип-хлип-чип-хлип. Юный толстяк на ходу придерживает рукой тюбетейку, похоже, это Жеребец, за ним следуют Фуфлыга, Гегемон, Карантин и другие чувырлы; они идут вяло, без азарта, поскольку не ощущают уже ни свою, ни чужую жизнь. За ними бежит стая ни разу не чесанных лохматых рыже-пегих бездомных псов, столь распространенных на бескрайних просторах России. Изгнанная из Самары орда направляется через плотину к Волжскому Утесу, но по пути делает незапланированный крюк и появляется здесь, в районе Пескалинского Взвоза. В этой разноликой орде несколько чумазых метростроевцев и даже один инженер-конструктор ЦБСК. Невдалеке за толпой останавливается грузовик-фургон. На бортах грузовика странные обозначения – белые собачьи лапы на темно-сером фоне.

Толпа неспокойна. Кое-кто из самых активных рыщет по кустам, видимо, отыскивая ход в пещеру. Из кабины грузовика вылезает водитель – это фокусник-генерал, он же таинственный олимпиец, он же специалист по бесследным пропажам. Облачен он все в то же великолепное обмундирование, но, по правде говоря, местами уже превратившееся в лохмотья. Генерал отсчитывает несколько шагов вверх от дорожки и показывает рукою: рыть здесь.

Федя, сидящий пред Воротами, тщательно прицеливается и сбивает щелбаном в аквариуме генеральский грузовик. Машина падает под откос, к ней бросается наш олимпиец, Федя поднимает мухобойку и через Ворота пытается пришлепнуть генерала, но тот прытко увертывается и бежит вверх по горе…

Совсем низко со стороны Волги появляются тарелки, разных размеров и форм, разного цвета и скорости перемещения, они вислобрюхи, тяжело передвигаются в воздухе, словно идут косяком на нерест. Через расширяющиеся прямо на глазах шланг-гузки из тарелок вываливается наружу всякая мелкая дрянь, похожая на чайную посуду: блюдца, ситечки, чашки, они разлетаются над прудами и лесом. При появлении тарелок кое-кто из толпы бросается наутек, но большинство замирает на месте и, задрав головы, ждет, что последует дальше.

Из чрева самой брюхатой тарелки вываливается огромный торт «Прага», облитый темным шоколадом. Он не успевает еще долететь до земли, а внизу уже разгорается побоище за право обладания этим богатством, топчут тех, кто слабее, изможденнее, тех, кто и так бы не выжил…

Преследуемый Фединой мухобойкой, фокусник-генерал в своих все еще прекрасных лохмотьях, пригибаясь, озираясь и вжимая голову в плечи, бежит на пригорок, заворачивает за бугор и прыгает в огромную нору. И тут же следом за ним, в эту же черную дыру, вибрируя и издавая какие-то чавкающие звуки, падает тарелка. Следом за ней, разворачиваясь в полете, летят остальные тарелки, одна за другой падают в ту же яму и зарываются в землю…

Из-за холмов выползают несколько тяжелых танков. Точно таких же, что были под Прохоровкой, и может быть, именно тех, которые Федя утопил в болоте. Раздаются пушечные выстрелы. Стены его бункера трясутся, с полок падают вещи. Из-под Ворот выскакивает розовая крыса. Но он не крыса, он не боится – Федя приподнимает асфальтовую дорожку над землей и зашвыривает ее вместе со всей этой несчастной толпой, вместе с танками и землеройным инструментом прямо в болото.

А потом поднимает топор и бьет им по прозрачному кубу, по Воротам, по рамке… потом еще… и еще раз… Изображение скачет, брызги летят во все стороны! Мелькают эпизоды из прошлого и будущего, то, что он видел, и то, что увидеть не успел. Режиссер выбегает на сцену. Что кричит он? Он кричит, размахивая руками: Еще раз! Еще раз! Попробуем по-другому! Перемотайте к началу! Пленка старая! Совсем истерлась!..

Разносит все к чертовой матери. Наконец экран пропадает, из темноты появляется желтая, светящаяся голова человека, с изумлением рассматривающего Федора. Эта голова… она за рамкой Ворот… она живая, плотная, настоящая… Ты чего разбушевался?! – подергивается в ярости голова. – Это же сетевая военно-спортивная игра «Орленок»! Ты что, совсем обезумел?! Это Сеть! Сеть! Здесь в реале ни одного трупа!!! Сплошной позитив.

Но Бабарыкин уже не способен оценивать, что перед ним реально, что нет, он бьет по голове топором… Голова рассыпается с треском… на мелкие кусочки… на пазлы…

Перед ним лишь бетонная стена с узким проходом, едва различимым в свете далекого дня. Медленно, сначала нерешительно, потом все смелее он шагает вверх по бетонным ступенькам. Его взгляд прикован к тому, что там, наверху. Он не смотрит назад. Не видит, как за ним вспыхивает светящийся аквариум. Ворота там, за его спиной, вновь оживают…

Он поднимается на вершину горы. Несколько месяцев он не покидал подземелья. И теперь ему кажется, что заточение растянулось на долгие годы, у Ворот прошла целая жизнь, словно кем-то придуманная, очень странная, быстрая жизнь. За это короткое лето в нем без всякой последовательности поменялось несколько сущностей – от стареющего орангутанга до четырехлетнего малыша…

Невдалеке пыхтит допотопный паровозик, будто там снимают исторический фильм. Внизу грязная земля и грубый человеческий мир, ощутимый, предметный, реальный. У подножья разноцветными крышами разбегаются ряды дачных строений. Ниже, под дорогой, – заросший пруд. Дальше – луг с темными пятнами вековечных дубов. Еще дальше, у Волги, – тесной кучей сбились коттеджи. Перед ними – трасса и крохотные автомобили. За рекой Жигули. И что-то, там за ними, в тумане – неясное, колышущееся… исполинское… машет ему рукой… Это завтрашний умытый, солнечный день… Федя видит его ровно секунду, туман пропадает, а вместе с ним и золотое мерцание…

Зиновий Давыдов

Жаркий июльский полдень. Только что пролился короткий дождь, в мокром асфальте отражаются солнечные блики. По улице неторопливо бредет Зиновий Давыдов. Он ощущает себя в этот день не то ребенком, не то инопланетянином, впервые появившимся в этих местах. Ну, по крайней мере, пытается настроить себя на этот лад – будто это единственный, последний, самый яркий день в его жизни. И надо впитать в себя все – каждую мелочь, каждый взгляд, каждую улыбку, все, что вокруг, все, что предназначено только ему. Он пытается теперь жить так постоянно…

Он идет по улице Мира, которую пересекает улица Войны (она называлась когда-то Советской). Перекресток этих двух улиц так и именуют теперь – Войны и Мира.

Он останавливается у витрины торгового центра «Кешью» – высокой стеклянной стены. За стеклом ряды телевизоров самой разной конфигурации – от миниатюрных до гигантских. На горящих экранах репортаж – в Москве под высокими кремлевскими сводами проходит инаугурация вновь избранного президента Российской Федерации Тимура Мосолапова. Зиновий не хочет этого видеть. Не хочет даже думать об этом. Но чья-то физиономия на экране заставляет его притормозить. Кажется, пропал этот день, вздыхает он.