Путин. Правда, которую лучше не знать - Виктор Илюхин

Проводилось много проверок для решения вопроса о реабилитации расстрелянных, но реабилитация не состоялась по разным причинам. Однако я хорошо помню, что когда я был выведен из группы и занимался другими сложными делами, то эти дела у меня запрашивали члены следственной группы «Катынского дела». Я обращал их внимание на то, что фигуранты дел представляли опасность для власти, то есть были врагами, за что и были расстреляны. Расстрел их был произведен в соответствии с решением судебных органов. Так мною были изучены дела на Шембек Яна Адамовича (ст. 58–4, 58–6 УК РСФСР) — бывшего начальника отдела польских граждан в Латвии; Перец Антона Станиславовича (ст. 58–6 УК РСФСР); Бонкевича Винцента Станиславовича (ст. 58–4, 58–6 УК РСФСР) — полковника разведотдела Польского Генштаба; Кальванас (Кравчунас) Юрия Юрьевича (ст. 58–6 УК РСФСР); Лозовского (Жимерского) Станислава Войцеховича (ст. 58–6 УК РСФСР); Макарчинского Януша Иеронимовича (ст. 58–4, 58–6 УК РСФСР) — полковника, начальника 2-го отдела Польского Генштаба и многих других.

Все они были привлечены к уголовной ответственности либо по решению военных трибуналов, либо по Постановлению Особого Совещания НКВД СССР и были включены в список расстрелянных военнопленных. Однако я хорошо помню, что один из них — или Шембек, или Макарчинский — в 1941 году был освобожден от уголовной ответственности по решению Особого Совещания НКВД СССР, на что я обращал внимание прокуроров. Возможно, его также включили в списки расстрелянных.

Я запомнил это дело потому, что там красочно была описана вся разведка западных областей нашей Украины, вся связь, вся оперативная работа описана, — это учебное пособие для любого начинающего чекиста. В деле были данные на этого полковника разведки и написано: «Освободить 14 или 20 июля 1941 года», то есть этот полковник был освобожден. Но мой коллега, мне неэтично называть его фамилию, он должен прибыть к нам сюда, мне сказал: «Ты не лезь. Это не твое дело, он числится в расстрелянных». Я привел это в качестве примера.

В дальнейшем я не имел контактов с прокурорами следственной группы «Катынского дела», т. к. был переведен в следственное Управление ГВП.

Действительно, дело велось безобразным образом. В 1993 год веяния пошли в одну сторону, потом в другую, и так каждый год. Работники так и дело вели — то нашим, то вашим.

Но в конечном итоге практически весь следственный состав прокуратуры, который занимался этим делом, за свою добросовестную работу весь без исключения (это около пяти — семи человек) был представлен польским правительством к высшим правительственным наградам Польши.

К сожалению, работники военной прокуратуры передавали часть материалов польской стороне, не согласовывая это с руководством — из чисто дружеских таких расположений, но опять-таки как бы идя по курсу политической окраски, как бы чувствуя, угадывая, что нужно. И поляки этим, безусловно, пользовались.

Только по разговорам было известно, что следователи и прокуроры военной прокуратуры, которые участвовали в деле, выезжали на отдых в Польшу, получали там различную оргтехнику, чтобы множить эти документы — служебные, секретные. Они посещали польское посольство, Общество польско-советской дружбы, находились в приятельских отношениях с отдельными чиновниками польского государства.

Илюхин В.И.:

Спасибо. Владислав Николаевич, вы что-то хотели сказать? Уж ради бога, вы извините, мы первый раз слушаем представителей ГВП. Немножко от регламента отойдем.

Швед В.Н.:

Прежде всего я хочу выразить восхищение позицией Сергея Ивановича, потому что вы представляете, что такое военные люди. Им дали команду — и под козырек.

Хочу добавить, что в марте 2006 года мы с Сергеем Стрыгиным встречались в Главной военной прокуратуре с генералом юстиции Кондратовым и полковником Шаломаевым, которые конкретно вели и знали Хатынское дело. Два часа длился разговор в ритме пинг-понга, но, когда знаешь реальную ситуацию, сразу видно, кто виляет. По крайней мере, в ходе разговора нам удалось установить, что дело было заказным, версия рассматривалась только одна — о безусловной виновности советского довоенного руководства. Временные рамки для следствия были поставлены жесточайшие — рассматривать события в Катыни только марта — мая 1940 года. Спрашиваем: а что же 1941 год? Как с выводами комиссии Бурденко? Ответ: «Это к делу не относится».

Я, честно говоря, не ожидал, что представитель Военной прокуратуры выскажется таким образом. Но всегда верил, что в России найдутся люди, которые скажут правду. Поэтому сегодня следует добиваться возобновления объективного следствия, взяв его под контроль.

Крук В. М., генерал-майор юстиции, помощник заместителя Генерального прокурора — Главного военного прокурора с 1992-го по 1999 г.:

При расследовании каждого дела обязательно должны соблюдаться два принципа — беспристрастность и справедливость, базирующиеся на общепризнанных норт мах европейской Конвенции о защите прав и основных свобод человека и гражданина. При этом все доказательства, положенные в основу принимаемого по результатам расследования уголовного дела, должны отвечать требованиям допустимости и относимости. Это значит, что принимаемые доказательства должны иметь непосредственное отношение к предмету доказывания и должны быть получены в установленном уголовно-процессуальным законом порядке. Это истина, не требующая дополнительной аргументации. При этом надо иметь в виду позицию, изложенную Конституционным Судом РФ в Постановлении № 13-П от 24 июня 2004 г. при конституционно-правовой оценке норм уголовно-процессуального закона, в соответствии с которой обвинение может быть признано обоснованным только при условии, что все противостоящие ему обстоятельства дела объективно исследованы и опровергнуты стороной обвинения. При этом Конституционный Суд РФ указал, что, осуществляя доказывание, следователь, прокурор обязаны принимать в установленных процессуальных формах все зависящие от них меры к тому, чтобы были получены доказательства, подтверждающие как виновность, так и невиновность лица в совершении инкриминируемого ему преступления. То есть расследование должно быть объективным, полным, всесторонним и непредвзятым.

Так вот, расследование дела, о котором идет речь, не отвечает ни одному из перечисленных выше принципов.

Я хорошо помню пропольский ажиотаж, в обстановке которого начиналось расследование. С первых дней делались глубокомысленные намеки о «верных сведениях» из спецслужб и Администрации Президента о расстреле польских офицеров именно сотрудниками НКВД, что уже однозначно указывало на заказной характер инициирования этого расследования.

Из общения с руководителями структур ГВП, имевших отношение к расследованию, было понято, что поставлена четкая задача — обосновать и найти способ доказать причастность лично Сталина и НКВД к расстрелу польских офицеров, а версию о расстреле поляков немцами вообще не рассматривать. Эту команду четко понимали на всех уровнях и принимали к действию. Ведь не зря следствие поручили именно военной прокуратуре. Время было смутное, публичное поливание грязью советского прошлого приветствовалось и поощрялось, и направление ветра многие быстро улавливали.