Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - Майкл Ховард

Верность этой оценки была подтверждена действиями нескольких смелых молодых командиров конных разъездов, действовавших далеко впереди своих частей.

Один из них, продвинувшийся в направлении Нанси на 70 с лишним километров впереди своей пехоты, запугивал жителей деревень, через которые следовал, очень просто – предупреждал их о скором размещении большого количества войск в их населенном пункте, которые якобы должны были прибыть уже нынешним вечером. Другой разъезд, приблизившись к главным позициям французов у Меца, открыто разведал местонахождение лагеря противника, подобравшись к нему на 800 м. Третий доехал до распахнутых ворот крепости Тьонвиль, которые, правда, тут же захлопнулись прямо перед носом прусских кавалеристов. 12 августа два конных разъезда достигли Мозеля у Фруара и у Понт-а-Мусона, перебрались через реку и стали разбирать рельсы на железнодорожной линии, связывавшей Мец с Нанси, Шалоном и Парижем. Однако подоспевшие вовремя французы спугнули их, и немцы так и не успели нанести серьезного урона, но в Понт-а-Мусоне кавалеристы даже взяли в плен француза. Моральное воздействие от самоуверенных действий этих конных разъездов сравнимо с появлением танков бронированного клина Гудериана во Франции в 1940 году и совершенно не соответствовало их численности. Десятка решительно настроенных солдат и офицеров с избытком хватало, чтобы создать панику, – мол, «пришли безжалостные, кровожадные уланы, и от них некуда деться». То же самое повторилось и сорок с лишним лет спустя в 1914 году в той же Франции.

Долина Мозеля вокруг Меца

И вскоре немецкие войска убедились, что их никто не остановит, разве что собственная необходимость в отдыхе и пополнении припасов. 3-я немецкая армия, видевшая лишь отступающие остатки разгромленных 1-го и 5-го французских корпусов, без труда продвинулась к Мозелю. 14 августа ее кавалерия без какого-либо сопротивления французов заняла Нанси, а два дня спустя пехотинцы прошли вверх по течению реки до Байона, а штаб командования 3-й армии спокойно проследовал в Люневиль. На фронтах 1-й и 2-й армий сопротивление казалось более вероятным. Прусский разъезд обнаружил главные позиции армии Базена вдоль реки Нид 10 августа, и в ответном письме Фридриха Карла на послание Мольтке проскальзывало волнение. Здесь, указывал он, кроется шанс второй Садовы. В то время как Штейнмец атаковал левый фланг французов, кронпринц мог сдерживать их на центральном участке относительно слабыми силами, а больше сил сосредоточить у их правого фланга. «Нам придется считаться со значительными потерями, – бодро пророчил он, – и, возможно, с двухдневным сражением». Но Мольтке не видел необходимости в таких дерзких операциях. Если бы немцы задержались на пару дней, они смогли бы сосредоточить 10 боеготовых корпусов, и поэтому он вечером 11 августа отдал приказы на сосредоточение чисто оборонительной группировки к востоку от Нида между Буле и Фолкмоном. Но эти приказы устарели еще до их подписания: в ставку короля уже летело донесение от кавалерийских разъездов – французы оставляли позиции на Ниде и возвращались в Мец.

Лебёф вскоро убедился во всех недостатках позиций на Ниде. Армейские корпуса Базена располагались тактически благоприятно, но у них не было возможности удержаться без прибытия на подмогу сил Мак-Магона и Фейи, однако оба командующих, будто не слыша призывов Лебёфа, как мы уже убедились, еще дальше отвели свои корпуса. Правительство направляло поток тревожных сообщений о силе и намерениях немецких войск. Рапорты из Брюсселя говорили о том, что немцы обрушат на французов 450 000 солдат, донесения из Люксембурга утверждали, что вся немецкая армия, включая ландвер, сосредоточена на границе, оголив, таким образом, внутренние районы; в Базеле силы пруссаков оценивали в 550 000 солдат, другой агент представил цифру в 700 000 человек. И, наконец, шли тревожные сообщения из прибрежных провинций Пруссии, где губернатором был генерал Фогель фон Фалькенштейн, – будто бы 150 000 человек сосредоточивались на правом фланге для нанесения удара по французам через Тьонвиль, и именно эта воображаемая угроза их левому флангу и побудила французов 11 августа снова и снова отступать на позиции в нескольких километрах западнее Нида, где имелась возможность обороняться, прибегнув к орудиям самой крепости.

В Париже императрица оценивала угрозу куда хладнокровнее, но в сообщении от 9 августа она убеждала Наполеона III ожидать наступления 300 000 солдат и советовала ему стянуть все имевшиеся силы из Шалона на его отражение. Таким образом, 6-й корпус был направлен не на Париж, как было первоначально запланировано, а на Мец, по весьма уязвимой железнодорожной линии, шедшей сначала в Фру ар, а затем в долину Мозеля, и на протяжении последних 40 километров эта дорога вообще никак не была защищена от нападения разъездов прусской кавалерии. Несмотря на постоянные угрозы, разрывы в колоннах следования и мелкие стычки в Понт-а-Мусоне, большая часть пехоты Канробера без каких-либо проблем добралась до Меца, но незадолго до прибытия частей кавалерии, артиллерии и вспомогательных служб железнодорожная линия оказалась перерезана. Лебёф послал за морскими пехотинцами, но они выступили с запозданием и вынуждены были вернуться для соединения с 12-м корпусом, направлявшимся в Шалон. В общей сложности к 13 августа французы собрали в Меце почти 180 000 человек и развернули большую часть этих сил вдоль фронта протяженностью 11 километров. Ситуация с войсковым подвозом улучшилась: по словам интендантской службы, запасов муки хватало на три недели, хотя нехватка полевых пекарен обусловила зависимость от поставок хлеба из Парижа. Других запасов должно было хватить на неделю или даже больше. Удовлетворительным был и подвоз боеприпасов. Если чего-то и не хватало, так это как раз не поставок, а транспорта для их развоза по войскам на марше, тем более в условиях постоянно менявшихся распоряжений.

Такая неопределенность и нерешительность стратегии французов была неизбежна, пока Наполеон III оставался пусть даже номинально главнокомандующим. Его ближайшие военные советники Лебёф, Лебрюн и Базен представляли варианты решений чисто военных вопросов – и при подготовке и проведении контрнаступления, и сосредоточения сил в Шалоне или, как предлагал Базен, у фланга немецкого наступления из Лангра, – и это были разумные варианты действий. Но прибывавшие из Парижа рекомендации основывались на чисто политических соображениях, точнее, на чисто династических. Правительство, раздавая подобные рекомендации, по сути, ничем не рисковало, но Наполеону III при принятии соответствующих решений приходилось согласовывать и уравновешивать и военные, и политические факторы – в точности так же, как позже в ходе кампании, и Вильгельм I был вынужден балансировать между порой диаметрально противоположными доводами Бисмарка и Мольтке. Как Вильгельм I, так и Наполеон III был в одном лице и главнокомандующим вооруженными силами, и верховной гражданской властью в стране. Но решение всех гражданских вопросов он передал регентскому совету, во главе которого стояла императрица. Но с каждым днем становилось все более очевидным, что император не способен и к решению военных вопросов. Офицеры, работавшие непосредственно с ним, считали Наполеона III «человеком преклонных лет, весьма слабым физически и не обладающим ни одним из качеств, свойственных людям военным, тем более тем, кто возглавляет вооруженные силы». Один из приближенных императора как-то в тактичной форме намекнул ему, что он больше физически не способен командовать войсками. И в Париже крепла уверенность в том, что именно так и было, причем не только в печати и в палате, но даже и в министерстве обороны. Но разве мог Наполеон III отказаться от поста главнокомандующего? Мог ли он возвратиться в Париж, опозоренный двумя проигранными сражениями, и при этом не ускорить крах режима? Императрица даже мысли о чем-нибудь подобном не допускала. «Вы оцениваете все последствия Вашего возвращения в Париж после двух поражений?» – вопрошала она, да и он сам сознавал неоспоримость этого аргумента.