Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Александра была явно недовольна тем, что он сказал, но на мужа не обиделась.

— Не знаю, где такие люди, о которых ты говоришь. Здесь, во дворце, я только вижу таких, которые весной отправляются в Париж или в Вену за модной одеждой, а потом все лето пропадают в морских путешествиях, в которых безумно веселятся, безбожно флиртуют, а осенью все прилежно делятся свои ми впечатлениями. Ну, как тебе нравится их жизненная программа?

Прости меня, любимый, но я никогда не сумею заставить себя жить среди этих глупых ветрениц…

Николай недовольно сморщился:

— Тем не менее тебе нужно попытаться их завоевать на свою сторону… нужно достучаться до их сердец…

— Сердца? Где ты их у них нашел? Когда в их присутствии начинаешь только говорить о благотворительности, можно подумать по выражению на их лицах, что их склоняют к какому-то просто тяжкому труду, который невозможно исполнить…

За этот первый год ее царствования высшее общество Санкт-Петербурга разделилось на два клана: первый воскурял фимиам вдовствующей императрице, которую в течение тринадцати лет нахваливал двор, проявляя свое искреннее желание безудержно веселиться и развлекаться; второй делал все, чтобы соблазнить молодую жену Николая, приехавшую из Германии. Их первый ребенок, который только что родился, не был даже наследником, — гарантом продолжения династии Романовых!

Вот в такой атмосфере готовилась церемония коронования, которая намечалась на май месяц.

Москва с Санкт-Петербургом соперничали, разрабатывая свои проекты организации пышного общенационального праздника.

Обряд коронования должен был проходить в полном соответствии с вековой русской традицией, и в первые дни апреля уже не было никаких сомнений в том, что коронация будет в Москве.

Увы, Москва, в эту весну 1896 года в последний раз брала на себя роль ревностной хранительницы прошлого, обязав императора — своего последнего правителя — подчиняться выработанный ею законам.

По взволнованному городу прокатился радостный слух, слухи все множились, царь, говорят, собирается короноваться по старинному обычаю предков, и по этому случаю будут проведены массовые народные гулянья. Такой радости давно в городе не царило. Она волнами вместе с вновь прибывающими накатывалась на Москву. Москвичи теперь только и думали о том, как весело они проживут эти торжественные, праздничные дни. Каждый час в старую столицу прибывали тысячи иногородних. Это было похоже на чужеземное вторжение, — такого потока разношерстного народа никто здесь не ожидал.

Все принимали участие в этом ярком, шумном торжестве, вероятно, одном из последних, если не последнем, перед наступлением сумерек кровавой Революции…

Три дня до коронования царям полагалось проводить в молитвах, чтобы лучше подготовиться к принятию священного таинства миропомазания на царство.

В полдень 25 мая выдался теплый, почти летний денек, слепящее солнце сияло на золотых куполах церквей, на окнах дворцов и особняков, словно бросая в них горсти бриллиантов. Николай совершал торжественный въезд в Москву. На протяжении всего шестикилометрового парадного шествия выстроились две шеренги солдат, словно живые цепи, вдоль пути, по которому должен был проследовать царский кортеж, сдерживая разволновавшуюся толпу. На каждом балконе любопытных, желавших поглазеть на своего императора, — битком, казалось, что он вот-вот может рухнуть под тяжестью многочисленных тел. В некоторых местах на улицах были возведены специальные смотровые площадки для привилегированных приглашенных. Торжественную процессию открывал отряд Императорской Конной гвардии. В касках, блестящих кирасах, — все они казались большими золотыми пешками на мозаичной шахматной доске, положенной прямо на землю.

За ними ехали казаки в длинных накидках фиолетового или темно-красного цвета, за ними — московская знать, важные сановники, высокие гражданские и военные чины в своих блестящих сюртуках и мундирах, с яркими шарфами, разукрашенных золотыми ленточками, медалями и орденами на груди, в которых поблескивали на солнце драгоценные камни. Далее за ними шли придворный военный оркестр царя, императорские егеря и придворные лакеи императорского дома в париках на французский манер, в красных, по колено, панталонах и белых шелковых чулках.

Медленно в золоченых каретах продвигались обе императрицы, великие княгини, великие князья со своей свитой на конях. Карета императрицы-матери ехала впереди второй, в которой сидела еще не коронованная молодая императрица. На голове Марии Федоровны поблескивала маленькая корона из бриллиантов.

Она в эту минуту, вероятно, не без горечи вспоминала о том, как сама тринадцать лет назад принимала участие в собственном короновании, и тогда вот такой же пышный кортеж медленно ехал к Кремлю. Она потребовала, чтобы ее карета ехала впереди кареты невестки, — ведь она еще не коронована, и церемониймейстер удовлетворил ее каприз.

Николай ехал перед ней на белом коне в мундире полковника Преображенского полка. Когда проезжала карета Марии Федоровны, толпа устраивала ей шумные овации. Она сидела в карете одна, с сосредоточенным, строгим лицом, и лишь вяло приветствовала рукой свой народ, купаясь в последних лучах своей уходящей славы.

Ее великолепную карету, на которой когда-то ездила дочь Петра Великого Елизавета, по такому случаю вновь позолотили. На ней установили императорскую корону, а рамы, стекло и ручки кареты были украшены россыпью бриллиантов.

Вдовствующая императрица, наконец, сняла свой годичный траур, и теперь на ней было роскошное белое платье, несколько жемчужных ожерелий подчеркивали белизну ее шеи.

Часто она подносила носовой платочек к глазам, чтобы скрыть охватившие ее эмоции.

Кортеж продолжал медленно двигаться вперед, а народ ликовал, устраивая невообразимый шум. Очень красивая Александра без короны и без головного убора, сидела, словно застыв, за стеклами окон своей кареты. На ней тоже было белоснежное платье, расшитое драгоценными камнями. Вдруг кортеж остановился, подъехав к чудодейственной иконе Иверской Божьей Матери. Обе императрицы вышли изсвоих карет, чтобы смиренно, как и простые нищие, поцеловать ее.

Тогда и произошел один памятный инцидент. Как только Мария Федоровна вступила с лесенки на землю, как только толпа увидела ее миниатюрный силуэт, направлявшийся к иконе Пресвятой Девы, то все разразились оглушительными рукоплесканиями. Овации становились все сильнее, все напряженнее, так что из-за этого шума там больше ничего не было слышно. Так Москва выражала свой пылкий восторг этой женщине, которую каждый в толпе считал своей Матерью.

Вдовствующая императрица не могла больше сдерживать своих чувств. Крупные слезы катились у нее по щекам, и она ничего не могла с ними поделать.

Тринадцать лет назад она ехала вот по этой дороге в той же карете, чтобы получить из рук Александра III корону Петра Великого и Екатерины II. А сегодня она ехала только за тем, чтобы посмотреть, как ее, эту корону, будут передавать другой, которую она так не любила. Какое трудное испытание для такой самовлюбленной, как она, женщины, ее доминирующего надо всеми шарма и ее громадной популярности!