Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - Эрик Эмблер

В Швейцарии меня пытались похитить. Я остановился в гостинице на берегу Констанцского озера, где подружился с двумя людьми, приехавшими сюда, по их словам, порыбачить на отдыхе. Однажды они пригласили меня с собой. Заняться мне было нечем, и я согласился. В последний момент, по чистой случайности, я узнал, что они не швейцарцы, а немцы, нанявшие лодку на немецкой стороне озера. После этого я сразу же уехал в Цюрих, понимая, что они пойдут по следу, но похитить меня так далеко от границы не решатся.

В Цюрихе я надолго не задержался. Однажды утром я получил из Праги письмо, в котором говорилось, что гестапо каким-то образом узнало мою настоящую фамилию — Шимлер. Разумеется, им и раньше было известно, что Поль Чиссар никакой не чех, а немецкий марксист; но теперь, когда раскрылось мое настоящее имя, не было никакой нужды похищать меня, чтобы переправить в Германию. Я стал человеком, находящимся в бегах. Дважды они почти настигли меня. Швейцария кишела агентами гестапо. Я решил перебраться во Францию. Люди из Праги направили меня к Кохе. Он — один из них.

Кохе оказался поразительным человеком. Я явился к нему без гроша в кармане, он меня одел, приютил, и вот уж сколько времени я живу здесь бесплатно. Но сколько же можно бегать? Денег у меня нет, и Кохе не может дать мне взаймы, потому их нет и у него. Пансионат принадлежит его жене, и единственное, что он может сделать, — уговорить ее позволить мне оставаться тут. Я вызывался поработать, но она и слышать не хочет об этом. Она ревнует его, и ей нравится им командовать. Надо уезжать. Здесь становится опасно. Несколько недель назад стало известно, что во Францию заслан агент гестапо. Удивительно, как эта публика умеет все вынюхивать. Ну а когда за тобой гоняются, развивается особое чутье. Опасность начинаешь кожей чувствовать. Мне удалось изрядно изменить внешность, но, по-моему, меня вычислили. Да и я вроде заметил посланного из Германии агента. Впрочем, он ничего не будет предпринимать, пока не убедится во всем окончательно. Единственный мой шанс заключается в том, чтобы обмануть его. Вы сбили меня с толку. В какой-то момент я решил, что ошибся. А Кохе принял вас за мелкого жулика. — Он пожал плечами. — Я не знаю, кто вы, Водоши, но сказал я вам чистую правду. Что вы намерены предпринять?

— Честно говоря, не знаю. — Я посмотрел на него. — Я мог бы поверить всему услышанному, если бы не одно. Вы так и не объяснили, почему тот факт, что гестапо стало известно ваше настоящее имя, так уж усугубляет ваше положение. Если не удалось захватить и вернуть в Германию Чиссара, почему это может случиться теперь, когда открылось ваше подлинное имя?

Он не сводил с меня глаз. Я заметил, как дрогнули уголки его губ. Больше он ничем не выдал своего волнения. И голос, когда он заговорил вновь, был ровен и бесстрастен.

— Очень просто. В Германии по-прежнему остаются мои жена и сын.

— Понимаете ли, — продолжал он после некоторого молчания, — высылая меня из Германии, власти не отпустили со мной мою семью. Я не видел своих уже более двух лет. Перед тем как оказаться в концлагере, я слышал, что жена увезла сына к своему отцу, в предместье Берлина. Я писал ей из Бельгии и Парижа, и мы договорились, что, как только я устроюсь во Франции или Англии, они с сыном приедут ко мне. Но вскоре выяснилось, что я и один-то в Париже еле-еле концы с концами свожу. В Лондоне было бы то же самое. Я ведь всего лишь немецкий беженец. В Праге я познакомился с одним человеком, который сказал, что у коммунистов есть возможность тайно въезжать и выезжать из Германии. Я безумно тосковал по жене, мне ужасно хотелось поговорить с ней, увидеть мальчика. Именно эта тоска погнала меня по адресу, полученному в концлагере. Разумеется, тайный въезд-выезд из Германии — это сказки. Вскоре я в этом убедился. Но когда подвернулась возможность, я ею воспользовался. Во время своих поездок с чешским паспортом в кармане я трижды тайно встречался с женой.

Она старалась уговорить меня взять ее с ребенком в Прагу, но на это я не пошел. Я жил на гроши, пока они спокойно пребывали под отцовской крышей и мальчик мог ходить в школу.

Когда меня настиг первый удар, я поздравил себя с проявленной предусмотрительностью. Пусть гестапо вернет меня в Германию, если получится! Толку, прошу заметить, от этого никакого не будет, потому что партия знает: сколь бы верен ей человек ни был, пытками можно заставить заговорить любого. Когда меня довели до Праги, выяснилось, что штаб-квартира переехала. Куда — не знаю. Известно только, что нужно было писать в Прагу, до востребования. Но гестапо — организация основательная. Я им нужен. Я недооценил их. Пользоваться чешским паспортом стало слишком опасно, и я вернулся к немецкому, который жена держала в надежном месте, а теперь при встрече передала мне. Наверное, через него меня и выследили.

Узнав об этом, я испугался. В лице моих жены и сына они имеют заложников. Мне придется вернуться, иначе вместо меня в тюрьму бросят их. Я все как следует обдумал. Пока мне не предъявят ультиматум, она в безопасности — под наблюдением, конечно, но в безопасности. Мне оставалось только одно — найти укрытие и ждать вестей. Если с ней все в порядке, если она все еще у отца, можно скрываться и далее, до тех пор пока гестаповцам, возможно, не надоест гоняться за мной и можно будет раздобыть другой паспорт, а там уж вытащить семью.

Он посмотрел на трубку, которую не выпускал из рук все это время.

— Я жду больше четырех месяцев — пока ничего не слышно. Писать я боюсь — в Германии письма перлюстрируют. У Кохе есть в Тулоне адрес, он пытался переслать письма через него. Но ответа не последовало. Мне остается только ждать. Если меня здесь найдут, что ж, так тому и быть. Но если жена не даст о себе знать в самое ближайшее время, мне придется в любом случае возвращаться. Иного выхода нет.

На некоторое время в комнате повисла тишина. Потом он посмотрел на меня и слабо улыбнулся:

— Так как, Водоши, могу я вам доверять?

— Конечно. — Мне хотелось бы сказать больше, но не получилось.

Он кивнул с благодарностью. Я встал и пошел к двери.

— А с вашим-то шпионом как быть, друг мой? — негромко бросил он.

Я заколебался и ответил не сразу.

— Придется поискать его где-нибудь в другом месте, герр Хайнбергер.

Закрывая за собой дверь, я увидел, как он прижимает ладони к глазам. Я быстро удалился.

По дороге я услышал, как неподалеку закрывается другая дверь, но не придал этому значения. У меня не было причин опасаться, что кто-нибудь увидит, как я выхожу из номера герра Хайнбергера. Вернувшись к себе, я взял список Бегина и быстро пробежал его глазами. Затем вычеркнул три имени — Альберта Кохе, Сюзанны Кохе и Эмиля Шимлера.

18 августа в половине пятого пополудни я сидел за столом и, положив перед собой лист бумаги с грифом «Резерва», пытался решить некую задачу.

У психиатра мое душевное состояние вызывало бы некоторые опасения. И они были бы оправданы. Ибо состояние это было таково, что я начал подозревать, будто два и два вступили в зловещий заговор, чтобы в сумме получилось пять. В общем, по-моему, я слегка тронулся умом.