Проснуться драконом - Елена Картур

Первым делом подхожу к Бьёрну, но на руки забраться не пытаюсь, они у него оружием заняты, просто приветствую. Затем к Инге, она привычно протягивает руку, словно давая понюхать. И нюхаю. А запах-то у нее изменился, и очень сильно. Почему? Следов ранений вроде бы не видно, однако выглядит она не слишком здоровой. И этот ее новый запах уже не кажется мне смутно знакомым, жест кажется, а… я ошарашенно села на хвост. Вспомнила! Ведь она тогда точно так же руку протягивала, как бы знакомясь! Невероятно, это что же получается, если бы обстоятельства сложились чуть иначе, моей хозяйкой стала бы Инга? Или она не для себя?..

Так, стоп. Не о том думаю, самое главное, о чем стоило бы беспокоиться: знает ли Ингельд? И что будет, если Инга тоже вспомнит? И как это сейчас не вовремя все!

С обучением сегодня не сложилось, я напряженно размышляла, каким образом сообщить Ингельду об Инге, по-моему, ему стоит об этом узнать, и чем раньше, тем лучше. Пока она сама не вспомнила. Мысль о том, что Ингельд и так знает, что Инга – та самая девушка, которая пыталась меня перекупить, я сразу отбросила. Нет, такое мог бы устроить Асмунд: постараться держать человека, который может стать потенциальным врагом, поблизости. Но не советник, он ни за что не стал бы доверять свою безопасность телохранителю, который, возможно, имеет на него зуб. А у нее есть все основания, потому что к браконьерам обращаются только тогда, когда никакого другого выбора уже нет. Ну ладно, положим, у Инги какой-то выбор все же был, раз она до сих пор жива-здорова.

В любом случае, я считаю, что Ингельду надо знать о ней. Вот только как, КАК ему рассказать?!

В общем, когда Ингельд вечером наконец вернулся домой, начался настоящий концерт по заявкам. В первую очередь мне пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить: это важно, а не просто попытка поиграть от безделья. Когда он понял, что уделить мне время проще, чем отмахнуться, я приступила к пантомиме.

Первым делом прикатила предусмотрительно найденную еще днем клетку, ту самую, в которой меня, собственно, и купили. Прикатила потому, что клетка была раза этак в полтора побольше меня (странно, раньше казалось, что во все два) и транспортировать ее можно было исключительно путем перекатывания, хорошо хоть круглая. Прикатила, ткнула лапой, вопросительно посмотрела на Ингельда. Тот задумчиво пыхнул трубкой и уточнил:

– Клетка?

Ну-ну, указываю на окно.

– Вечер?

Закрываю глаза лапой.

– Ночь?

Пока все идет нормально. Ладно, следующий ребус. Изображаю лапами в воздухе нечто гитарообразное. Мне так и ответили. Гитара, мол. Изображаю еще раз, теперь лира. Издевается он, что ли? Еще б виолончель вспомнил. Пришлось встать на задние лапы, балансируя крыльями и упираясь для устойчивости хвостом в пол, и все нужные округлости выразительно изобразить на себе.

– Женщина? – спросил Ингельд.

Ну надо же, сообразил! Если он так медленно угадывает очевидные вещи, то со следующей моей пантомимой, чувствую, мы еще намучаемся. Так и оказалось. Все, что я до этого пыталась изобразить, было достаточно просто, а вот дальше, как ни ломала голову, так и не придумала, как понятней показать. В результате повторила лапами гитарообразную фигуру и завернулась в край шторы.

– Клетка, ночь… женщина в шторе? – выбивая трубку в пепельницу, задумчиво перечислил Ингельд.

Открываю рот и ошеломленно таращусь на него. Ге-ни-аль-но.

Ладно, пойдем более сложным путем. Подхожу и дергаю его за штанину.

– Штаны?

Смотрю на него почти раздраженно.

– Хм… одежда?

Так, «гитара», штора.

– Женщина в одежде, похожей на штору?

Грр! Нет, он точно издевается! Может, ну его все к черту, пусть сам разбирается? А вдруг из-за того, что он вовремя не узнает про Ингу, возникнут какие-нибудь проблемы? Я ведь тогда себе не прощу, что знала и не предупредила. Хорошо, попробую еще раз, и, если не угадает, тогда уж я ни в чем не виновата. Ингельд, к его счастью, угадал, я даже подпрыгнула от избытка чувств, услышав заветное «женщина в плаще». Потом повторила всю пантомиму с самого начала, добавив в композицию еще и себя. Получилось «я в клетке», «ночь» и «женщина в плаще».

Ингельд наконец всерьез задумался. Зацепок я дала достаточно, очень удивлюсь, если он не сможет понять, что это означает. Он конечно же понимает.

– Хочешь что-то рассказать мне о ночи, когда я тебя купил, и о женщине, участвовавшей в аукционе?

С энтузиазмом киваю и пытаюсь вытолкать его из кабинета. Скорей, конечно, в ногах путаюсь, но Ингельд понимает и послушно идет за мной до комнаты Инги.

– Инга? – удивляется он. – А она-то тут при чем?

Пантомима с «гитарой» и занавеской на окне в коридоре получилась привычно, словно я ее всю жизнь отрабатывала.

– Инга – женщина в плаще? – очень тихо переспросил Ингельд и, прищурившись, посмотрел на закрытую дверь.

Ну слава богу, я свое дело сделала! Дальше они уж как-нибудь сами разберутся. Главное, чтобы ее потом не убили за лишние знания.

Время бездействия и почти полной беспомощности способствует размышлениям. Инга, являясь уникальным магом, не нуждающимся в месте силы, имела и свои недостатки: ей необходимо было больше времени для восстановления потраченных сил. И в этот период она была беспомощна и физически слаба. Зато в наличии имелось много времени подумать, поскольку отстранять от только недавно занятой должности телохранителя ее никто не собирался и даже обошлось без особо строгого выговора от начальства. Вот Инга и думала, по большей части чтобы не впасть в тоску от скуки. В процессе этих раздумий ее посетило некое подозрение или скорее даже предположение, что, возможно, советник тот самый человек, который не так давно буквально из-под носа увел у нее фамильяра на торгу у браконьеров. А Кэт соответственно тот самый фамильяр. Она покрутила эту мысль так и этак и отставила в сторону, нет, не забыла, но… это абсолютно недоказуемо, во всяком случае, с теми фактами, что ей известны. То, что Регди никак не мог взять фамильяра из питомника, было очевиднейшим и бросающимся в глаза фактом, просто не совпадали по срокам ближайшая вылупившаяся кладка (общественно доступная информация по всем питомникам) и возраст Кэт. В то же время не стоит отрицать, что иногда (очень редко) случались кладки и вне питомников. К тому же Инга вынуждена была честно признаться себе, что не помнила, какой окрас был у фамильяра в клетке браконьеров. То ли коричневый, то ли темно-бордовый, то ли вовсе черный с отливом в красный, в неверном свете свечей она не смогла этого как следует рассмотреть. Теперь, после общения с Кэт, ей казалось, что фамильяр в клетке был ало-черным, но баронесса старалась быть объективной и не позволить своим домыслам незаметно заместить настоящие воспоминания. Потому-то эти самые домыслы она спрятала поглубже в собственное сознание и перестала о них думать, почти забыв. Возможно, она бы вскорости забыла об этом и вовсе, убедив себя, что всего лишь желает найти виноватого в своих проблемах, однако жизнь иной раз внезапно подбрасывает очень странные подсказки.