Политическая история брюк - Кристин Бар

Я жила одна и чувствовала, что, хотя уже известна, слишком известна, потому что уже написала «Господина Венеру», я не могла удерживаться на этом уровне, на уровне женщины-литератора, имея вестиментарный багаж, который практически целиком носила на себе: маленькое готовое платье, маленькая шляпка с рынка и тому подобное ! Желать свободы за написание «Господина Венеры» — это, как мне думается, верх неприличия, и мгновенно получить разрешение на все пороки В качестве последнего ресурса мне ничего не оставалось, кроме как жить как плохой мальчик.

Переодевание в мужскую одежду совершенно не портит очарования этой юной персоны с зелеными глазами, хрупкой, бледной, с интересным лицом. Переодевание стало частью легенды, которая возникла вокруг нее, когда в 1884 году вышел роман «Господин Венера». Его главная героиня по имени Рауль, аристократка, охотница, одетая почти в мужской костюм, по собственной прихоти обращается с юношей-цветочником, которого она склоняет к извращениям, приучает к наркотикам, делает женственным, одевает в платья и в конце концов доводит до смерти. Травестия происходит не только на вестимен-тарном, но и на языковом уровне: местоимением «она» обозначается он, «он» — местоимение для нее… Молодая женщина — автор романа вскоре будет названа «королевой декадентов» (Эрнестом Гобером), «мадемуазель Бодлер» (немного влюбленным в нее Морисом Барресом). За это «порнографическое» произведение в Бельгии (где оно вышло) она будет приговорена к десяти годам тюрьмы и крупному штрафу. Рашильд благоразумно останется в Париже, где у нее уже есть свой салон. Пропасть между описываемыми ею извращениями и ее образом жизни, по всей видимости совершенно целомудренным, огромна. Кроме того, она заявляет о своем антифеминизме, хотя своими произведениями и своей писательской позицией выступает за свободу женщин. Ее героини, Рауль де Венеранд или Мари Барб в «Маркизе де Саде», — это непокорные женщины, которые не подчиняются, а доминируют сами. Своим творчеством Рашильд демонстрирует «стремление доказать равенство мужчины и женщины за рамками добра и зла, общества и религии». Альфреда Валетта, с которым она познакомилась в бальном зале Бюлье, не пугает ее мужской костюм. «Вы подражаете Жорж Санд?» — напишет он ей вскоре. Ради своего бракосочетания (исключительно гражданского) с молодым писателем Рашильд «хоронит мальчишескую жизнь», отпускает волосы и решает одеться «как все». На следующий год у мадам Валетт рождаются ребенок и журнал, который она будет поддерживать вместе с мужем, — Mercure de France. Решительно вернувшись к нормальному образу жизни, она не раз удивит посетителей, которые не ожидают, что эта столь респектабельная «хозяйка», «загадочное создание в шерстяном платье», по выражению Оскара Уайлда, является автором «Господина Венеры». Больше чем когда-либо она противопоставляет себя феминизму:

Феминизм, возвращаясь к плохому пастырю паршивых и непаршивых овец, не признает, я в этом убежден [sic!], свою часть ответственности за специальную маскулинизацию меньших и слабейших братьев, но я призываю его взглянуть на гибельность последствий: им разрешили — или почти разрешили — носить кюлоты, гулять в одиночестве, стричь волосы как угодно коротко, курить столько же, сколько их сильнейшие братья, и даже больше, и они становятся все более спортивными, словно греки.

Давайте поясним эту аллюзию. «Лесбос — я против. Я — мужчина», — доверительно сообщает она Маризе Шуази на закате своих дней. Она прожила долгую жизнь, завершением которой стало респектабельное членство в жюри премии «Фемина» и получение ордена Почетного легиона в 1924 году.

Марк Монтифо (1845–1912) не так известна, как Рашильд, которая ее к тому же презирает. Между тем общего у них больше, чем брюки. Мария-Амелия Шартруль — дочь парижского врача-вольнодумца, наследовавшая его убеждения. Она начинает писать в юные годы, знакомится с рисованием. В 17 лет выходит замуж за графа Луи Кивоня де Монтифо, который был старше ее на два десятка лет. В 1874 году у них рождается сын Марк. Его имя она и берет в качестве основного литературного псевдонима. Благодаря мужу она вхожа в парижские литературные журналы, публикует критические статьи об искусстве в Artiste и выпускает недолго просуществовавший журнал Art moderne, в котором защищает импрессионистов. Ее первое произведение, «Античные куртизанки. Мария Магдалина», во Франции не проходит цензуру и издается в Бельгии. Она увлекается писателями-либертенами XVIII века, публикует научные труды (она постоянная читательница Национальной библиотеки), а также эротические произведения. «Моя жизнь как автора так связана с моей жизнью, что я не в состоянии отделить их друг от друга», — говорит Марк Монтифо немного загадочно. Неоднократно подвергнувшись судебному преследованию за эротическое и антикатолическое содержание своих книг, она решает на время уехать в Бельгию. Защитой прав женщин она начинает заниматься только в 1897 году, присоединившись к исключительно женскому коллективу газеты Fronde, в которой отвечает за хронику зарубежных политических событий. То, что она ходит на работу в мужской одежде, не остается незамеченным и воспринимается как подтверждение недоброжелательных высказываний антифеминистов, но женственная блондинка Маргерит Дюран, основавшая газету, не имеет ничего против.

Нам известны два вида одежды, которые носила Марк Монтифо. На фотографии 1870 года мы видим ее еще с длинными волосами (без шляпки), в широких и элегантных брюках с карманами. Ее поза — руки в карманах и немного расставленные ноги — придает ей очень независимый вид. В конце жизни она носит фрак, к тому времени уже немного устаревший символ мужественности. Носить наиболее «надеваемый» мужской костюм — значит демонстрировать выбор респектабельного человека и, несомненно, защиты, поскольку ее навязывает сама эта одежда. В этом гармоничном образе, который создается одеждой и коротко стриженными волосами, нет ничего смешного.

Мы видим, что в XIX веке женские брюки считались чем-то безусловно законным, хотя эта законность оставалась хрупкой и не лишенной неопределенности. В предыдущей главе мы убедились, что в этот период действительно происходило освоение женщинами оружия и униформы, в том числе на ПОЛЯХ сражений и на баррикадах, хотя и без общественного поощрения. Травестия допустима во время непродолжительных военных действий и революционных беспорядков, она оправдывается благородством целей и риском, которому подвергается человек. В то же время некоторых из женщин-солдат можно заподозрить в том, что они занимались мужскими практиками до и после вооруженных конфликтов. Законность поступкам этих женщин придают прецеденты наполеоновской эпохи. Так, мы до сих пор чтим память Анжелики Брюлон. Кроме того, во Франции невозможно забыть и о Жанне д’Арк.

Ассоциации с прошлым заключаются в том, что в бою часто использовались лошади, и так возникает тесная связь между наездницами и кюлотами, превратившимися в брюки. Они были нужны Жорж Санд, Розе Бонёр, Жанне Дьелафуа… и многим другим женщинам, потому что речь идет о занятии, распространенном у состоятельного класса, в которое вовлечены даже девочки, особенно после Июльской монархии. Обычно они седлают лошадь по-женски, перекидывая обе ноги на левую сторону и следуя предписаниям учебников по верховой езде XIX века в том, что касается грациозной посадки. Но некоторые наездницы поступают иначе. Во время Второй империи дрессировщица лошадей Мари Изабель, которая изобрела новый метод дрессировки с помощью верхней подпруги, носит мужские брюки, заставляя говорить о себе газеты и вызывая своим поведением беспокойство мужественно настроенных кругов кавалеристов. Journal des chasseurs и Journal des haras даже сравнивают ее с Амелией Блумер. Отмечаются и другие отдельные случаи: женщины-наездницы из манежа Эрнеста Молье в 1880-е годы скачут на лошадях, сидя по-мужски и в мужской одежде. В 1880 году в Буа появляется некая мадам Жаке, которая скачет на лошади в юбке-брюках, сидя по-мужски. Но спор о праве женщин седлать лошадь не только по-амазонски и носить подходящую и менее тяжелую и длинную одежду начнется только в 1900-х годах. И здесь определенную роль сыграло влияние американок и англичанок в Париже.