Золотая цепь старчества. Русское старчество XX века - Людмила Ильюна

на спине таскала мешок с песком, а на груди — большую связку ключей: грехи духовных чад, которые матушка брала на себя, вешая в знак этого новый ключик.

Матушка спасала свой город, молитвенно ограждала его от пагубы, обходила, как крестный ход совершала. Перед чернобыльским взрывом она несколько дней кричала: «Отец, не надо огонь. Отец, зачем огонь? Тушите ради животных, ради малых детей». Поливала водичкой: «Девки, земля горит». Падала на запад солнца и молилась: «Матерь Божия, избавь нас от газа».

Не она ли была тем праведником, ради которого Господь уберег Киев от радиационного облака, определив ему иное направление? Незадолго до чернобыльской катастрофы матушка Алипия стала предлагать к столу кагор с пепси-колой. Знаменитые голосеевские застолья (на улице стояли дощатые столы, ежедневно собиравшие по десять-пятнадцать человек) стали как бы защитой от разлитой в воздухе пагубы. Все угощенье у голосеевской подвижницы было намоленное. Для старицы было важно, кто принес кушанье, чьи руки прикасались к пище, через чье сердце прошло приношение. Принимала она не у всех. «Вам надо подровняться духом», — бывало, скажет матушка, опустится на коленочки, пропоет свои сильным голосом «Верую», «Отче наш», «Помилуй мя, Боже». Перекрестит стол: «Кушайте», а сама ложится на скамейку, отдыхает. Порции благословляла огромные, и все надо было непременно съесть.

«Сколько осилишь, настолько я смогу тебе помочь», — и люди с тяжелейшими болезнями исцелялись у ее стола.

Всех принимала матушка: блудников, лжецов, разбойников, только лукавых обличала, лукавства не переносила. Она схватывала даже тень мысли. Рассказывала мне одна женщина. Шла она к матушке с «мужем-подвижником» с мыслью: спросить у матушки, не отпустить ли его в монастырь, тем паче что детей у них не было. Не смогла она при людях задать этот вопрос, но все время о нем думала. И вот стали уходить, и каждого матушка спрашивает его имя. Вот и муж ее подходит и называет имя свое: «Сергий». А матушка его поправила: «Не Сергий ты, а Сергей». Так та женщина получила ответ на не заданный ею вопрос.

Еще один рассказ вспоминаю: приехала к матушке жена священника, которая всю жизнь и еще до замужества мечтала о монастыре; теперь, когда все ее дети выросли (и трое из них уже стали священниками), мысли о монастыре к ней опять вернулись. И вот она поехала в Киев, чтобы спросить об этом матушку Алипию. Когда они с дочерью пришли в Голосеевскую пустыньку и вошли во двор, они увидели во дворе домика дремлющую матушку Алипию. Стали дожидаться, когда она проснется. Долго ждали, решили уже уходить, и вот когда они уже подошли к воротам, старица вдруг вскочила, преградила путь своим гостям, а перед той, которая выбирала для себя новый путь жизни, опустила длинную жердь на ворота — это был безмолвный ответ на ее вопрошание: нет ей пути в монастырь, хотя столько людей получили от матушки Алипии благословение на монашество, а сестры Флоровского монастыря по очереди проводили у нее в хибарке целые дни и матушка называла их «родственнички».

В это время подвизался в Лавре и отец Роман (Матюшин) — всеми любимый батюшка, чьи покаянные песнопения мы слушали, затаив дыханье. Матушка же, встречая дорогого гостя у себя в пустыньке, называла его «дважды Ангел». Монах — это ангельский чин, а поющий монах исполняет ангельское служение пения у Престола Всевышнего. Но враг рода человеческого восстает на тех, кто особенно ревностно служит Богу, и через людей досаждает им. Отцу Роману матушка Алипия предсказала: «Выпьешь чашу и снова будешь на приходе». Так и вышло: испив свою чашу горечи, он опять уехал в Псковскую область. Именно иеромонах Роман отслужил над гробом матушки первую литию об упокоении ее новопреставленной души.

Чаще всего люди и не подозревали, что их облегчение ношей ложится на матушку. Обнимет, поцелует — казалось бы, благословляет, а она их хворь на себя берет. «Думаете, я мазь варю? Сама за вас распинаюсь», — призналась как-то она. Одной больной дала выпить кагор во исцеление души и тела и, пока та пила, упала без чувств.

Предсказания матушка давала в притчах, в юродивых поступках, а иногда и явно, просто, без иносказаний — как кому спасительнее. Как-то в разгар застолья послала одну монахиню в овраг со свечкой читать Псалтирь. Потом обнаружилось: в тот самый час ее брата чуть не убили. Пришла за советом монахиня, до того подвизавшаяся в Горненской обители: возвращаться ли обратно? «Ты здесь выше будешь», — не благословила матушка. Сейчас она настоятельница одного из старинных русских монастырей.

Раба Божия Олы а, врач-психиатр, впервые попала к матушке. Хозяйка указала ей, где сесть, сама вышла. Вдруг на Ольгу закричали: «Как она смеет?» Оказывается, села на матушкино место. Испугалась, встала. Вернувшись со двора, матушка Алипия строго сказала: «Почему стоишь, садись, где тебе сказано». Все поняли, что такова матушкина воля. Сейчас сия раба Божия подвизается в Иерусалиме, в Горненской обители.

Одна женщина-певчая пришла к матушке со своим женихом, и все время, пока они сидели за столом, матушка указывала на них рукой и приговаривала: «А девочка мальчика отпевает, а девочка мальчика отпевает». В скором временем он утонул у нес на глазах, и она действительно пела по нему панихиду.

Однажды с матушки снялся как бы покров, и она стала другая, не юродивая — сосредоточенный, печальный человек. «Духовник — это страшно, — открылась матушка. — За него надо молиться, чтобы Господь подавал ему помощь в борьбе с воюющими против него бесами и ограждал от всякого зла, ведь грехи отца ложатся на чадо. С ним надо строить духовный фундамент общения. По вере чада Господь открывает духовнику Свою волю о нем...»

Как и многих блаженных, матушку Алипию окружали животные, с которыми она разговаривала, которых жалела. Матушкины котики и цыплята все были какие-то хворые, заморенные, хилые — с гнойничками, с сухими лапками. «Почему звери у вас такие больные?» — однажды спросили матушку. — «Люди блудно живут, кровосмешение делают, все отражается на тварях земных».

Незадолго до кончины у матушки Алипии появилось двенадцать котят. Слепые, лежали они в коробочке, потом стали подрастать, уходили по одному. Матушка каждый раз радовалась: «Ушел, ушел!» Наконец сказала: «Почти все на свободе». Остался последний, самый сильный, больше всех к матушке льнувший. После кончины старицы он возлег ей на грудь, вытянулся и умер.

За год до смерти матушка Алипия стала жить по одной ей известному счислению. Она называла этот календарь иерусалимским. «Государства по деньгам различаться будут.